— Это письмо, на конверте написано «Полуночи». Оно завалилось под койку. Возьми, — Рваное Лицо выудил письмо из-за пазухи и протянул его, согретое телесным теплом, Вогту. Вогт обратил внимание, что рука Рваного Лица дрожит. — Я знал, что разыщу тебя здесь. Что ты не отступишься от своей бестолковой подружки. В тебе невероятное упорство… Знаешь, в первый момент, как я тебя увидел, так сразу решил, что в Торикине ты сгниешь за день даже и без моей помощи, — Рваное Лицо усмехнулся и взглянул из-под насупленных бровей угрюмо, как голодный волк. — Ты быстро убедил меня, Кролик, что все как раз наоборот: после твоего прихода в опасности находится город, не ты. Спрячь это письмо, наконец… В нем есть что-то жуткое. Я рад, что избавился от него. Я был готов просто сжечь его, но меня остановила мысль, что оно может тебе понадобиться. Даже предположить не пытаюсь, что в нем.
Вогт спрятал письмо в рукав.
— Спасибо, — сказал он, но Рваное Лицо уже брел прочь от него, ссутулив плечи.
Вогтоус не успел сказать ему то, что собирался. Первым его намерением было окликнуть Рваное Лицо, но стоило ему открыть рот, как он вспомнил, что эта неосторожность может навлечь на приятеля беду, а потому промолчал и бросился в погоню. Однако Рваное Лицо ловко ввинтился в толпу и пропал, и Вогтоус печально осознал — его друг сбежал от него.
Что ж, Рваное Лицо сейчас не главная его забота. Вогт тяжело вздохнул, возвращаясь к толпе. Людское море пахло потными подмышками, кислым вином и грязью — нет ничего неприятнее грязи, смешанной с выделениями человеческого тела. Отважно занырнув, Вогтоус проталкивался, протискивался и проползал (там, где не было другой возможности). Его били и осыпали бранью, но он ничего не отвечал и даже не пытался двинуть в ответ локтем. Он уже почти задыхался, стиснутый человеческими телами, когда вдруг, выдернув себя из тисков плотных боков, врезался животом в поперечную балку ограждения, разделяющего место суда и толпу. Взгляд его встретился с предупреждающим взглядом стражника, стоящего по противоположную сторону загородки. Стражник приподнял пику. Покорно кивнув, Вогт отступил на шаг.
Живот так и жгло от удара, но Вогту было не до боли. В отдалении по центру площади он увидел деревянный помост — его соорудили за ночь. В центре помоста располагался декорированный фиолетовым бархатом постамент, увенчанный пока пустующим троном. За столом справа от постамента, скучающе подперев голову ладонями, восседал судья — толстомордый угрюмый старик. За спиной судьи замер длинный, как вечерняя тень, человек в траурном одеянии — вероятно, обвинитель. На левой части помоста горделиво высилась предусмотрительно установленная виселица — не собираться же дважды ради одной преступницы. Свисающую веревочную петлю колыхало приятным летним ветерком.
Ни на чем из вышеуказанного взгляд Вогта не задержался дольше пары мгновений, зато намертво, как репей, прилепился к стоящей возле виселицы мрачнейшей Наёмнице. Дергая связанными за спиной руками, Наёмница с отвращением поглядывала то на виселицу, то на бдительного стражника неподалеку. В честь торжественного события ее обязали снять пропитанную кровью рубашку, выдав вместо нее тюремную, из серой грубой ткани, затрапезного вида. К счастью, ей позволили оставить свой ремень и короткие штанишки, полученные в замке Шванн — пусть и осыпанные багряными каплями, они хотя бы были ей по размеру, в отличие от всех тех уродливых шмоток, что могли предложить для ее тощей задницы в тюрьме. Черные нечесаные космы Наёмницы торчали во все стороны, как сухая трава. Покривившись, она сплюнула на помост. Вогтоус задыхался от счастья, глядя на нее. Она была для него самой прекрасной на свете.
Стражник что-то прокричал ей в ухо. Вогт не расслышал слова — расстояние до помоста было порядочное, а подойти ближе мешала и загородка, и крикливые стражники, для внушительности вооруженные острыми пиками, которые они без раздумий вонзали в бока тех, кто осмелился уж слишком высовываться. В ответ Наёмница снова плюнула — на этот раз прямо стражнику в шлем. Стражник в бешенстве вдарил ей кулаком по щеке, отчего голова Наёмницы мотнулась, и в толпе кто-то одобрительно гикнул. Вогт оскалился так же, как это делала Наёмница. «Останься,