Игра Бродяг

Кайша выслушал все это с интересом. В доме матери Кайши никаких статуй не было, там и еда-то не всегда была, только грязь везде и расстеленное на полу одеяло, на котором они спали, если не приходил отец или кто-то другой — в этом случае Кайшу выставляли на улицу. В отношении комфорта и сытости его нынешнее житье было куда предпочтительнее жизни в родном доме. Что, однако, не отменяло отчаянного желания вырваться из храма.

Кайша недолго раздумывал. Начиная со следующего утра Хашу нес на продажу больше цветов, чем обычно. Он по-прежнему отдавал восемь монет матери, но кроме них у него оставались еще четыре, запрятанные под пояс. Две он оставлял себе, две вручал Кайше — каждое утро тот стоял в предрассветном мраке у улицы, ожидая того краткого, едва уловимого момента, когда чуть влажные, нагретые ладонью Хашу монеты окажутся в его пальцах.

Кайша не был так глуп, чтобы отдавать Хашу цветы там же. Для этого они присмотрели уединенное местечко позади храма. Каждый раз, когда Кайша волок тяжелый кувшин с цветами к ограде, его смуглое лицо белело от страха, хотя никто из жрецов еще глаза не продрал в такую рань, а ограда заслоняла его от взгляда с улицы. Подхватив цветы, Кайша с обезьяньей ловкостью взбирался по ограде и передавал их Хашу, после чего возвращался в спальню и ложился на свой соломенный матрас, чтобы чуть позже встать вместе со всеми. Дети при храме спали крепко, утомленные тяготами дня, и никто не замечал его блужданий. Единственный, кто мог представлять для него реальную опасность — это его собственный отец, порой ускользающий из храма чтобы провести пару относительно приятных часов в том утлом жилище, где Кайша проживал ранее. Впрочем, отец возвращался со своих отлучек гораздо раньше, вскоре после полуночи.

Если бы Кайша верил в Жаад, он бы побоялся красть ее цветы, но он в нее не верил и порой позволял себе ухмыльнутся прямо в ее жестокое некрасивое лицо, пока менял увядшие цветы на свежие.

«Я украл твои цветы, Жаад, и снова буду красть завтра. Я хотел бы, чтобы тебя не было, Жаад, и чтобы твои люди отпустили меня».

Жаад смотрела на него с ненавистью, но какой вред могла причинить каменная статуя? «Разве что рухнет на меня сверху», — думал Кайша и тихо хихикал, подметая лестницу — прочь, песок, прочь, и прочь все это глупое стадо, которое притащило тебя с собой.

Поначалу Кайша брал цветы понемногу. Но потом он осмелел и волок к ограде уже целые охапки. Хашу было бы тяжело нести столько цветов, но чем больше монет было с ним на обратном пути, тем легче цветы казались ему по пути туда. А Кайша вышагивал к ограде, уже особо не таясь — ведь прошло столько времени, а его не поймали. Каждое утро он получал уже по четыре монеты, порой даже по пять, а один раз — семь. В каждом сне он видел себя свободным. Скоро, совсем скоро он будет вознагражден за все его рискованные усилия!

Или же наказан за проступки…

Однажды Кайша предупредил Хашу, чтобы тот не ждал его утром и что цветов у ограды не будет — его охватило тревожное предчувствие, и Кайша решил к нему прислушаться. Не напрасно.

Вечером следующего дня все жрецы, помощники жрецов и дети храма покорно выстроились в шеренгу пред грозным взглядом Старшего Жреца. Кайша догадался, что утром они попытались проследить, не принесет ли кто цветы, и похолодел, едва представив, что было бы, не прислушайся он к своей интуиции. Цветы пропадали. Это было очевидно, это было бесполезно отрицать. И — разумеется — в первую очередь подозрения пали на того, кто так часто прикасался к ним, меняя увядшие на свежие.

«Но ведь любой мог взять цветы, не так ли?» — жалобно спрашивали глаза Кайши, глядя в глаза Старшего Жреца, когда Кайша стоял перед ним, сжимаясь и дрожа от страха. Однако то, что он различил во взгляде Старшего Жреца, мгновенно его успокоило.

Старшему Жрецу было все равно, кто ворует цветы Жаад. Он только хотел, чтобы кражи прекратились, потому что они стали слишком заметны, чтобы продолжать их игнорировать. Старший Жрец был стар, у него было много забот помимо цветов (возможно, не так уж и много, но и те, что есть, утомляли его до крайности). Кроме того — Старший Жрец тоже не верил в Жаад

.

«Обвини меня, — ошеломленно подумал Кайша. — А затем я всем расскажу то, что понял о тебе». Это была отнюдь не умная мысль; умная мысль пришла следующей.

Кайша развернулся и указал пальцем на своего отца.

— Это он, он продает их. Я видел, как он отдает цветы какой-то женщине. Иногда по ночам он надолго уходит к ней.

Старший Жрец обратил взор на Кайшу, и тот понял: Жрец догадался, по какой причине выбор пал на этого человека. Потому что отец Кайши плохо говорил. Особенно когда волновался. Никто не понял ни слова из того булькающего потока оправданий, что он извергал из себя, пока его уводили прочь. Хотя Старший Жрец не верил в справедливость обвинения, он был рад, что ему не придется утруждать себя долгими разбирательствами. Какая разница, кто виновен, лишь бы цветы не пропадали в таком количестве, что это привлекает внимание.