Игра Бродяг

Однако на них смотрело такое количество вопрошающих глаз, что Старший Жрец был вынужден осведомиться:

— Почем же ты не доложил о преступлении раньше?

К тому дню Кайше уже исполнилось шесть. Даже для своего возраста он был очень маленького роста и при ответе ему приходилось задирать голову вверх. Глаза у него были огромные, светло-карие, пожалуй, даже золотистые. Это позже они стали бурыми, как сухая земля. Кайша знал, как ему следует ответить:

— Потому что подумал: богиня Жаад сама накажет вора.

Он был воплощенная искренность, сама наивность. Только такой маленький мальчик, как он, может решить, что Жаад снизойдет до самоличной расправы над мелочевкой вроде воришки-жреца. Но однажды — когда чуть-чуть подрастет — он станет отличным жрецом. При такой-то силе веры.

Кайша так никогда и не узнал, что сталось с его отцом. Едва ли они ограничились тем, что отрубили ему голову. Он усвоил главное — и больше никогда не получал от Хашу больше двух монет за раз.

Когда ему исполнилось десять, он сбежал из храма. Просто однажды не вернулся на рассвете, чтобы подняться с другими мальчиками.

Вечером того же дня Кайша подошел к женщине, торгующей нарядными тканями.

— Хозяин велел передать всю выручку мне, — сказал он ей.

— С чего это вдруг? — насторожилась женщина.

— Потому что плохо себя чувствует и сам не может прийти за деньгами.

Женщина все еще сомневалась, но глаза у Кайши были золотистые и сам он был такой серьезный, хотя и не вышел ростом. Что-то в нем заставляло ему довериться — соскользнуть по золотой спирали в липкую ловушку из расплавленного янтаря.

— Он упал с большой лестницы в своем доме и расшибся, — пояснил Кайша.

Вот тут она поверила, ведь ее хозяин (что несложно предположить) был достаточно состоятелен, чтобы жить в доме с лестницей (в Кшаане обожают лестницы, их строят где надо и где не надо, ибо лестницы — путь к богам).

Кайша забрал выручку и ушел. Он порядочно устал за тот вечер, но с седьмой попытки у него получилось; три женщины задавали слишком много вопросов, две не поверили и прогнали его, а одна направилась к хозяину самолично.

Спустя час Кайша и Хашу уплыли на корабле, уплатив положенную сумму — вот для чего им были нужны деньги. Кораблем правил белокожий капитан — потому что такому же кшаанцу, как он сам, Кайша ни за что бы не доверился. Он не хотел спустя полчаса после отплытия оказаться в соленой (он узнал, что она соленая; он сам попробовал ее на вкус) морской воде со вспоротым брюхом и выколотыми глазами.

На этом, собственно, история Кайши и заканчивается. Через два года Хашу был убит, но в этом не было вины Кайши. Это сделал некто, называющий себя другим именем.

***

Все это пронеслось перед Наёмницей в одно мгновенье. Она удивленно потерла глаза, и море, его вздымающиеся волны, угасли в окружающей тьме. Увиденное оставило ее растерянной и опечаленной.

— Я понимаю, почему ты так поступил, — сказала она. — Они кажутся разными, но в целом схожи, эти истории…

— Какие истории?

— Истории о том, как мы заблудились.

— В страшном лесу?

— Кто где.

— А как ты заблудилась?

Наёмница пожала плечами. Кажется, этому жесту суждено стать для нее типичным, учитывая, что последние события не вмещаются в воображение и не натягиваются на здравый смысл. Порой она впадала в такую растерянность, что едва понимала собственные мысли.

— Это запрятано так глубоко в моей памяти, что я не могу дотянуться. Однако, заглянув в твое прошлое, я вдруг увидела собственное отражение… — Наёмница чуть пошевелилась, опираясь на ногу, чтобы не повалиться вместе с увечным стулом.

— В чем мы схожи? — поинтересовался Намбо.

— Знаешь, я ведь никогда не считала себя плохой. Все вокруг плохие, а я только защищаюсь, делаю лишь то, на что они меня вынудили. Я была… эхом… — произнесла она медленно, не понимая, отчего это слово вызывает в ней тоскливую боль. — Не злая и не добрая, просто повторяющая за другими. Я сама не замечала, что, теряя себя, становлюсь такой же, как они… В этом есть ужасная предопределенность: мы ожесточаемся, защищаясь, и вскоре уже другим приходится отбиваться от нас, так же озлобляясь при этом. Все повторяется, снова и снова. Бесконечная история…

Намбо молчал, но Наёмница слышала его взволнованное дыхание — как это странно, ведь в воздухе он больше не нуждался.

— Я надолго забыла о том, какой была прежде… а вспомнив сейчас, не могу понять, как сумела забыть. Я была такой растерянной, постоянно чувствовала страх… и удивление. Я не могла понять, как они могут так со мной поступать. Я искала смысл в их жестокости, но теперь думаю, что в ней не было смысла. Она служила единственной цели: излить на кого-то гнев, вызванный тем злом, которое когда-то причинили им самим. Мне было больно даже тогда, когда мне не причиняли боль, только потому, что жестокость существует, а я не могу с ней смириться. Я была так разочарована… это никогда не заживет. Меня терзали и разрывали; когда мне надоело терпеть боль от людей, я начала убивать их. Это сложно поначалу, а потом все легче и легче. Признаться, мне даже нравилось убивать…