Игра Бродяг

Разрушители, влекущие мир в хаос. Число их всегда восемь, и потому восемь — число смерти. Их лица одинаково уродливы. Разнятся они лишь именами. Похоть. Жестокость. Гнев. Трусость. Равнодушие. Высокомерие. Лживость. Алчность. И будут они вечны, потому что рождаются тысячу раз в миг и каждый из них способен породить семь остальных. Они — то, что сжигает. Они — то, что всегда говорит с тобой. Они — то, что вырастает в тебе.

Колдуну удавалось сдерживать Восьмерку, обращенную в камни, и все же все эти годы их яд просачивался в землю, распространяясь с током подземных вод… человечество никогда не выходило из-под их влияния. В каждом неверном решении мелькала их зловещая тень. А теперь… Кто же тушит огонь огнем, Вогт? Поддавшись своему гневу, выплеснув из себя реку бешеной ярости, ты лишь напитал их, сделал их сильнее…

Темный силуэт на берегу вытягивался, увеличивался в размерах, вот он уже возвышается над деревьями… Прищурившись, выживший посмотрел вниз. Его веки были сухие и тонкие, как пергамент, но в зрачках горело неистовое пламя. Новая сила наполняла его, тускло мерцала в телах его мертвых братьев. И он собирал ее, касаясь ладонями их навсегда застывших лиц, пока не вобрал в себя все… Торжествуя, восхищаясь своим могуществом, он поднял оброненный Эхо зеленый плащ и с треском разорвал его надвое.

Минуту он стоял неподвижный, сумрачный, темнее ночи в тысячу раз, затем такая же, как он сам, фигура, отделилась от него. И еще одна. И еще… Восьмерка возродилась и продолжит жить до тех пор, пока существует хоть один из них. Они склонились, огонь хлынул из их глаз, и земля начала гореть… Шипя, часть огненных потоков угасла в море, но остальные устремились прочь, с легкостью преодолевая скалы…

В отдалении занялся лес, и теперь над скалами вздымался столп дыма. Даже на расстоянии Белая Женщина могла ощущать запах горения. Ночь осветилась, стало светло, как днем… Восьмерка больше не боялась света, или дождя, или чего-либо еще. Теперь они владели этим миром.

Будь ледяная душа Белой Женщины способна к чувствам, ее бы охватило сожаление. Она знала, что под властью Восьмерки весь мир будет изранен. Люди станут еще более эгоистичными, все отношения сведутся к конфликтам, война станет повсеместной и непрерывной. Вскоре большая часть ныне живущих будет мертва… Уже сейчас Белая Женщина размышляла над тем, что она может сделать… хотя это в любом случае займет некоторое время, на протяжении которого люди будут грабить, калечить, убивать друг друга. Их жизни обратятся в чистое страдание. И однажды… однажды… может быть, однажды… они устанут от этого. Они напьются крови так, что возненавидят и запах ее, и цвет. Они начнут стыдиться собственных окровавленных рук. Некоторые убьют себя, но другие впервые взмолятся о спасении. Только тогда они окажутся способными принять помощь… только тогда довлеющая над их умами Восьмерка начнет ослабевать…

После того, как это произойдет, она принесет спасителя в умирающий, кровоточащий мир. Она будет выглядеть иначе, не так, как предстала Вогту. У нее нет облика, и это значит, что у нее бесконечность их. Она расскажет младенцу, кто он, объяснит ему, что он должен сделать. Он еще не поймет ее слов, но запомнит их, никогда не сможет забыть, потому что они навсегда останутся с ним, растворенные в его крови…

Вбирая воду, Белая Женщина снова увидела тот день, когда впервые обратилась к Вогту. Она ждала, когда та девушка уйдет, стоя за ее спиной, а затем подошла к младенцу и взяла его на руки. Держала дольше, чем следовало, отдавая ему силу, которую не следовало отдавать. «Ты станешь разрушителем, — прошептала она ему. — Чтобы после тебя спаситель был наконец-то услышан… Твоя роль причинит тебе боль. Но ты будешь знать и счастье». Младенец смотрел на нее грустно и ясно, словно понимал каждое слово, а внутри нее были грусть, тоска и радость в таком соединении, которое она не могла понять…

Это ее версия событий. То, что было — или она верит, что было.

И все же…

Все же…