Игра Бродяг

— Я был тогда не старше тебя. Меня окружил десяток собак. Их глаза горели, как угли. Среди них выделялся вожак: огромный, бешеный, черный, как зимняя ночь. Он обрушился на меня всей своей массой, остальные поспешили на подмогу. Я закрыл руками горло, а черный пес рвал мое лицо, грыз мои пальцы. И они стали вот такие, — зеленоглазый показал Вогту свои изуродованные руки. — Боль была ужасающая… и разожгла во мне ярость. И тогда я стал таким сильным, что перебил всю стаю. Они защищались до последнего, кусали меня, но мне было все равно, потому что сто первый укус не имеет значения после ста. Я душил их, поднимал их и швырял об пол, а потом добивал ногами. В итоге они все оказались на полу передо мной: теперь не острые зубы и сильные мускулы, а лишь жалкие поскуливающие комки окровавленной шерсти. Вот это было зрелище…

Зеленоглазый улыбнулся. Все передние зубы в верхнем ряду у него отсутствовали, и Вогтоус видел сквозь черную щель, как, пузырясь, поблескивает розоватая кровянистая слюна. От клыка слева уцелела только половина. Уловив, куда смотрит Вогт, зеленоглазый отпил из кружки и объяснил:

— Вот я вечно тру этот клык языком и ранюсь до крови. Остро сломался, а сидит крепко, гаденыш, — он снова осклабился. — Я все же везунчик: не знаю, как так получилось — кожа клочьями висела, а глаза уцелели.

— Вы уже второй везунчик, которого я сегодня встретил, — рассеянно пробормотал Вогт, глядящий так, словно его мысли где-то настолько далеко, что недосягаемы даже для него самого.

— С тех пор я зову себя «Рваное Лицо», — сообщил зеленоглазый. — Запомни, малыш, собака — худшая тварь среди четвероногих. Не доверяй ей, если хочешь жить. Собака злее, хитрее, опаснее волка, потому что собака — это как бы волк, но приближенный к человеку, всему у него научившийся. А уж такой мерзотной твари, как человек, не найдешь во всем мире под солнцем. Гнилая у нас природа, пухлячок, — Рваное Лицо постучал себя по груди, скорбно усмехаясь разорванным и сшитым ртом. Казалось, он совершенно запутался в ненависти к себе и другим и одновременно жалости к себе и другим.

Глаза Вогта наконец-то приняли присутствующее выражение.

— Возможно, это и так, — неуверенно согласился он. — Но, я думаю, еще можно все исправить.

— Исправить? — поразился Рваное Лицо. — Горбатого могила исправит. Что ж, тогда придется сровнять с землей весь этот проклятый город. Но это одному богу под силу, а богов здесь нет, малыш.

— Кто знает, — вежливо улыбнулся Вогт. — «Рваное Лицо»… это, конечно, хорошее прозвище. Но каково ваше настоящее имя?

— Кто ж его теперь вспомнит, мое настоящее имя, — дернул уголком рта Рваное Лицо.

— Если отказываешься от собственной идентичности, пустое место спешит занять нечто иное, — назидательно изрек Вогт.

Рваное Лицо, только что сделавший очередной глоток, поперхнулся и выплюнул на стол красноватую пузырящуюся жидкость.

— Че? Идентишность? — выдавил он, как только прокашлялся. — Где ты набрался таких словечек? Кто тебя такого вырастил?

— Я воспитывался в монастыре, — терпеливо объяснил Вогт.

— Небось, начитался там всяких глупых заумных книжонок…

— Ваше мышление отличается выраженной парадоксальностью.

— А ну, прекрати! — замахал на него рукой Рваное Лицо. — Ты так меня насмешишь, пухлячок, что я от смеха по швам лопну.

— Меня зовут Вогтоус, — вежливо представился Вогтоус. Малыш, пухлячок — все эти пренебрежительные обращения унижали бы его достоинство, если бы он снизошел обратить на них внимание.

Толстуха наконец-то принесла пиво и жаркое и, выражая свое недовольство пусть хотя бы бессловесно, так швырнула миску на стол, что горячие брызги полетели в Вогта.

— Спасибо, — поблагодарил Вогт то ли за то, что ему принесли жаркое, то ли за то, что ошпарили им, и облизал жирные брызги со щек длинным розовым языком.

Даже после неприятной истории про собак Вогтоус ощущал сильный голод. От запаха жутковатого на вид варева у него потекли слюни, как… как у собаки. Еще месяц неустроенной бродячей жизни, и его уже нельзя будет назвать пухлячком (что довольно-таки огорчительно). К сожалению, никаких столовых приборов ему не предоставили. Вогт огляделся, пытаясь понять, как справляются остальные. Остальные очевидно не нуждались в этих пафосных излишествах: то, что нельзя было ухватить рукой или насадить на принесенный с собой нож, они пили через край; их щеки лоснились, как рыла свиней, нахлебавшихся из корыта прокисшего супа, но глаза поблескивали настороженно и хитро — как глаза тех злых псов, о которых рассказал Рваное Лицо. В окружении людей такого сорта легко и лучше бы забыть о манерах; Вогт запустил руку в свой склизкий ужин.

— Так ты не торикинец, — сказал Рваное Лицо.

— Угу, — подтвердил Вогт с набитым ртом. Он судорожно сглотнул. — У меня здесь пара важных и секретных дел. То есть одно важное и одно секретное.

Вогт нарывался на расспросы, но Ржавое Лицо проигнорировал наживку.

— И давно ты в городе?

— Несколько часов.