Игра Бродяг

Под радостные подбадривания публики Рог швырял Вогта по всей арене, не встречая ни малейшего сопротивления. Вогтоус никогда не испытывал сильной боли, и она потрясла его. Оказалось, что нестерпимая боль действительно нестерпима — даже если ты все равно ее терпишь, так как деваться тебе некуда. Ему хотелось свернуться в клубок, покрыться жестким, непробиваемым панцирем, но ничего не менялось — все та же мягкая, уязвимая плоть. Вскоре Вогт перестал что-либо соображать, остались лишь инстинктивные, судорожные движения. Он то прикрывал ладонями окровавленное лицо, то сгибался пополам, когда кулак Рога, такой огромный, какого не могло быть у человека, если только в его крови нет примеси монструозной крови, врезался в его беззащитный живот. Вопли и выкрики зрителей, вторя вспышкам боли, казались их частью.

Вскоре Вогт начал падать и с каждым разом ему требовалось все больше времени, чтобы подняться. Лежа на песке, он увидел, как Рог смеется над ним. Его лицо, окаймленное снизу кудрявой бородой, теперь было такое же красное, как его плащ. Хотя из Вогтовых носа и губ обильно текла кровь, какая-то часть его сознания все еще отказывалась верить в реальность происходящего и само существование Рога. Этого ужасного гиганта, созданного для убийств, просто не могло быть в мире, где небо порой бывает таким синим. Впрочем, никакого неба здесь не было, а был только Рог. Рог наклонился, схватил дрожащее, объятое болью тело Вогта, поднял его над головой, удерживая на вытянутых руках, а затем бросил оземь. Он хотел выбить из Вогта дух, и это ему удалось. Все почернело…

Потом Вогт открыл глаза. Сколько прошло времени? Он не смог бы даже предположить. Он лежал на песке. Рог не спешил к окончательной победе. Он знал, что не следует заканчивать представление слишком быстро. Нет ничего хуже разочарованной знати. Разве только разозленная знать. Вогт слышал, как они кричат, утратив свою сдержанность, эти обычно ко всему безразличные люди, чьи глаза давно утратили блеск. Они что-то выкрикивали, но Вогт не разбирал ни слова. Он встал, но снова упал. Рог ухватил его за плечи и поставил на ноги.

— Спасибо, — сказал Вогт привычно-бездумно. Его трясло, ноги подламывались.

Рог снова обхватил его за плечи, но в этот раз толкал вниз. Вогт опустился коленями на холодный песок. Он поднял лицо и сквозь текущую по лицу кровь посмотрел в глаза Рога, крошечные и тусклые, прикрытые густыми бровями, такими низкими, как будто верхних век у Рога совсем не было, а сразу начинались брови. В этих глазах не было понимания, сострадания, ничего.

Почтенные зрители умолкли. Все до одного. И тогда в наступившей тишине тихий голос выдохнул:

— Просто убей его.

Порой Вогту становились известны вещи, которые он не мог знать в принципе. Вот и сейчас он осознал, что вплоть до этого момента человек в фиолетовом плаще отмалчивался, терпеливо дожидаясь среди крикливой толпы сладкой возможности произнести именно эти слова, выговорить их с болью, дрожью и жадностью, которая никогда не будет утоленной. Ради этих слов он пришел сюда, ради них влачил дни и ночи, изнуряя себя в ожидании. Его белое лицо реяло в черноте позади Рога, высоко, под самым потолком. Глаза и перевернутый месяц приоткрытого рта походили на дыры, и Вогт видел сквозь них то, что в его голове — темнота, глубочайшая тьма.

«Вот для чего я пришел сюда, — подумал Вогт в озарении. — За ним, по его душу…» Но далее он думать не мог. Он был измучен. Он ждал, когда Рог нанесет смертельный удар. Его глаза заволокла туманная пелена из крови, испещренная мельтешащими вспышками. Он не видел, но ощутил движение Рога, его опускающийся кулак, и замер.

***

Если смотреть на собственные согнутые ноги из положения лежа, то они похожи на две скалы. Впрочем, Наёмница давно перестала что-либо видеть, ослепленная темнотой. Проведя ладонями по коленям, она ощутила шероховатость заживающих ссадин. Эх, она бы все отдала сейчас за то, чтобы просто уснуть (это особенно легко обещать, когда у нее ничего нет), забыть всю эту тоску на время… Однако глаза отказывались закрываться. В конце концов, она человек, а не кошка, и больше двенадцати часов в сутки спать не может. Суставы, не привыкшие к долгой неподвижности, противно ныли. Прогулка — шесть шагов до одной стены, шесть до другой и обратно, пока не осточертеет — не могла утолить потребность в движении.

— Где же ты пропадаешь, Вогт? — спросила Наёмница. — Уже давно пора спасти меня… — она глубоко вздохнула. — Ведь это из-за тебя я влипла во всю эту историю — если бы ты меня послушался, если бы мы не пошли на звуки той музыки… Так что мы оба виноваты! Это несправедливо, что все беды, все оплеухи и затрещины достаются мне, мне одной! А с тебя как с гуся вода! Где бы ты сейчас ни был, уверена, тебе получше, чем мне! — выпалила она с раздражением.

Некое смутное чувство подсказало ей, что она может быть неправа насчет Вогта, поэтому она добавила почти виновато:

— Наверное.

***