Игра колибри

Тут с Алисой случилась самая настоящая истерика. Она смеялась так, что слезы текли по ее лицу, и она не успевала их смахивать. Я смеялся вместе с ней, забыв про все невзгоды и неприятности. Это был один из тех моментов, которые я потом вспоминал долгое время как некую точку, определяющую полноту жизни и наполнение этой самой жизни радостью.

– Я, кажется, описалась, – задыхаясь, простонала она. – Черт, Адам, точно, я немного… блин!

Алиса, совершенно не стесняясь, расставила колени в разные стороны и провела рукой между ног.

– Вроде сухо, – пытаясь отдышаться, отметил я, глядя на плотный джинсовый шов между ног.

– Сухо снаружи, – капризно сообщила она и вновь рассмеялась.

Этот жест Алисы был самым эротичным жестом, самым откровенным, какой мне, Адаму Ласке, доводилось видеть в жизни. Я с таким упоением заносил его на страницу «молескина» и с еще большим вспоминал его перед сном, на той самой грани, когда обычные грезы превращаются в сновидение.

Я открыл еще бутылку вина, когда солнечный диск начал сваливаться в воду. Алиса подсела ко мне и, положив голову на плечо, смотрела в расцвеченное закатом небо с темными лоскутами облаков. Взяв меня чуть ниже локтя, она в каком-то забытьи поглаживала кожу под тонкой тканью. Душа от этих ее простых прикосновений ликовала, а вместе с ней – и тот самый подросток, который живет во всех без исключения мужчинах. Алиса переступила ненавистную мне грань официального общения, и свидание все больше походило на картину, что я рисовал себе в мечтах.

– Скажи, – тихо начала она, – ты и я, ну просто, как фантазия, вместе, вот как ты это себе представляешь?

– Что «это»? – так же тихо прошептал я, стараясь не нарушать идиллии.

– Нас, – уточнила она. – Ты же как-то представлял нас, как если бы мы были вместе, как мужчина и женщина? Все мужчины так делают, я знаю!

– Да, – признался я, – представлял.

– Расскажешь? – Она поудобнее уложила голову на моем плече, и я ощутил прикосновение ее волос к щеке.

– Ничего необычного, просто ты и я вместе, вот и все, – уточнять детали пылких фантазий казалось совсем не уместным в такой обстановке.

– А как же жена и дочь? – так же тихо поинтересовалась она, глядя, как лучи начинают ласкать пристань с возвышающимся над ней колесом обозрения.

– А при чем тут они? – Вопрос показался мне несколько неуместным.

– Они же когда-нибудь приедут? А тут, например, я. Что они скажут? Не могу представить, как говорю с твоей дочерью…

– Она поняла бы, – просто ответил я, сам не осознавая, что именно это значит.

– Не знаю, – задумчиво проговорила Алиса и, тяжело вздохнув, сделала несколько глотков вина.

– А почему ты спрашиваешь?

– Мне интересно, как ты себе все это видишь. Семья – самое главное в жизни. Не представляю, как, например, я могла бы разрушить семью. Пусть вы не живете вместе, но все равно жутковато…

– Мы в разводе, Алиса, – уточнил я, уже осознав, что алкоголь увел ее в какие-то грустные размышления, и свидание не вернуть в прежнее русло.

– Я знаю, – сказала она. – Не хочу быть как Эстер, вот и все.

– Кто такая Эстер? – поинтересовался я, понимая, что сейчас выслушаю грустную историю.

– Эстер – это женщина, к которой ушел мой отец. Мама хотела вернуть его, но, увидев, как он счастлив с этой женщиной, оставила попытки. Ты бы знал, как я ее ненавидела, хотя мама ни разу не сказала ничего дурного о ней. Я даже сделала куклу вуду и втыкала в нее иголки, представляя себе эту Эстер, но, увы, ведьма из меня не очень.

– Ты любила его и не хотела отпускать, но я уверен, что и он любил тебя, просто так бывает…

– Да, любил, – со вздохом ответила Алиса, – помню, как он приезжал к нам на Рождество. Отец всегда оставался не допоздна, видимо, спешил вернуться к праздничному столу, приготовленному Эстер. От этого Рождество становилось мучительным ожиданием чего-то плохого и приобретало привкус горького лекарства. В течение тех часов, что он был с нами, они с мамой играли в благополучную семью, а я не слезала с его колен, висела на руках и обнимала за шею. Помню этот запах от его волос, табак и сладкий перец. Отец, как и раньше, играл со мной, подбрасывая к потолку, словно мягкую игрушку, а потом роняя почти до самого пола. Его пальцы, горячие и аккуратные, обхватывали за плечи, и я забывала все невзгоды, пока не приходило время прощаться.

Это было самое тяжелое испытание для мамы. Помню, как она старалась не заплакать, говоря с ним у парадной двери, а потом уходила в ванную комнату и подолгу оставалась там. Она скрывала от меня слезы, а я сидела у коробки с подарком и вспоминала его сильные и горячие руки, которые еще мгновение назад прижимали меня и гладили. Я казалась себе такой маленькой и слабой, что хотелось спрятаться под кроватью. Впрочем, я так делала. Кукла Эстер ждала меня, и с яростью, не видя ничего от слез, я колола ее иглой, иногда промахиваясь, раня пальцы, но не останавливаясь. Эта боль была мне приятна, она заглушала обиду, притупляла все!

Я не знал, что сказать в ответ на такую откровенность, просто смотрел на небо, украшенное закатом, и молчал…

* * *