Игра королей

Однако надо собраться. Мало того что исчез из поля зрения лейб-конвоя на всю ночь, так еще и рубашку свежую им, бедолагам, пришлось передавать местному персоналу. Причем старую, что характерно, обратно не вернули. Там, правда, и возвращать было нечего… интересно, что подумали парни? Нет, вот это как раз совсем неинтересно.

Интересно — и очень важно — то, как они поведут себя. И, уж конечно, не по отношению к нему самому. Ребята они, конечно, воспитанные, но мало ли что. Вот этим сейчас и займемся. Сразу по прибытии, явившийся к завтраку Тохтамышев подождет.

Ой-ей-ей… а морды-то… морды… все ящиком, как в одной форме отливали…

— Извините, Алексей Владимирович… буквально пять минут. Северцев, Терехов!

Указанные персоны проскользнули вслед за Константином в спальню и замерли у дверей — здесь, в отличие от помещений, занимаемых Марией, были именно двери, не ширмы.

— Вот что, орлы… все ясно, полагаю?

— Так точно, — гаркнула сладкая парочка.

Орлам действительно все было ясно. Более того, великий князь ясно видел одобрение, прячущееся на дне нарочито оловянных глаз. Одобрение и, пожалуй, некоторую настороженность. Покамест ясно все, а вот как оно дальше повернется?

Уж кто-кто, а командиры лейб-конвоя в силу службы знали: ничего, кроме фуражки, покойный адмирал Корсаков на голове не носил. В отличие от супруги. Тот же Терехов, при всей своей непробиваемой лояльности к бывшему командующему, считал сложившееся в последние годы положение сущим безобразием. Даже как-то раз заметил сгоряча, что Марии Александровне следовало бы предпринять что-нибудь эдакое. Для равновесия, симметрии, а также торжества идеи мировой справедливости.

Так что опасения Марии, как бы ей в данной ситуации не потерять дружбу Сергея и Даниила, представлялись Константину не преувеличенными даже, а попросту беспочвенными. А вот ему самому следовало расставить акценты как можно быстрее: как сказала бы капитан первого ранга Корсакова, командир служит экипажу в той же мере, что экипаж командиру.

— Тогда так. Уясните сами и растолкуйте остальным: никакой перемены в отношении. Никакой. Спугнете — поубиваю. Теперь ты, Терехов. Тебе — персональное поручение. Как только вернемся на Кремль, найдешь мне ювелира. Не абы какого, а того, услугами которого пользовался Никита Борисович Корсаков. Заказ сделать хочу, да опасаюсь в размере ошибиться.

— В этом размере? — сделал Терехов недвусмысленный жест.

— Естественно.

Орлы переглянулись. На лице Северцева возникло кислое выражение.

— С меня причитается. Что тебе, коньяк?

— Водки хватит, — снисходительно усмехнулся Даниил.

— А ее сиятельство согласилась? — осторожно поинтересовался командир лейб-конвоя, пряча в уголках губ хитрую усмешку.

— Я над этим работаю.

Теперь кислым стало лицо Терехова.

— Ты ведь меньше чем на коньяк не согласишься?

— А то!

Да они тут что, еще и тотализатор устроили? Негодяи…

Глава 11

2578 год, август.

Умение молчать было, с точки зрения Константина, одной из самых привлекательных черт графини Корсаковой. Говорить она тоже умела: резко, ласково, язвительно, нежно, зло, радостно… как угодно. Но по-настоящему хорошей собеседницей — и, кстати, служащей тоже; и подругой — ее делало именно умение молчать.

Она никогда не уставала от молчания. Однажды он спросил — почему? — и она ответила, что в ее жизни нечасто выдавалась возможность помолчать. Надо было общаться с однокашниками. Отвечать на занятиях и экзаменах. Поддерживать связь с координационным центром полиции на Бельтайне. Объяснять задачу и отдавать приказы. Командовать в бою. Отчитываться перед начальством. Вынимать из подчиненных душу, приводить ее в порядок и ставить на место. Втолковывать идиотам, что они идиоты, и пытаться добиться от них хоть какого-то проку, не переходя к физическим методам воздействия. Что же касается детей… о, тут уж о молчании можно забыть раз и навсегда! Ценность молчания (как и одиночества) весьма часто недооценивают, усмехнулась она тогда, и почти демонстративно замолчала.

Вот и сейчас Мария молча вылавливала из тарелки кусочки, которые казались ей самыми вкусными, прихлебывала вино и вообще вела себя так, как будто все необходимое уже сказано.

В какой-то степени так оно и было: Константин даже не понимал, насколько сильным было его беспокойство по поводу предстоящего «венчания», пока оно не утонуло бесследно в непробиваемой уверенности Марии. Это было очень важно — уверенность. Не вера, нерассуждающая в самой своей основе. Не доверие, в большинстве случаев замешанное на эмоциях. Спокойная уверенность, базирующаяся (в случае графини Корсаковой — наверняка) на сопоставлении и анализе фактов.

Смотреть на нее — элегантную, подчеркнуто-женственную, окутанную волнами шелка цвета океанской воды — было одно удовольствие. И, должно быть по ассоциации, Константин вдруг вспомнил информацию, которую, ехидно ухмыляясь, подсунул ему на днях генерал Зарецкий. Вспомнил и, видимо, не смог спрятать вызванные воспоминанием эмоции: Мария отложила вилку и уставилась на него, склонив голову к плечу и слегка приподняв брови.