— Пожалуйста, — просит бабушка. — Начни со своего отца. Мари, я должна знать.
Я увожу ее на пыльную дорогу под Хартумом. Рассказываю о пропускном пункте и о солдатах. О мальчишке, у которого через плечо перекинута лента с магазинами для «хищника», не рассказываю.
— А потом папа вышел из машины с открытыми руками.
— Это как?
— Вот так, — протягиваю к бабушке ладони, как будто дарю ей подарок. — Он переговорил с солдатами, и они сказали, что мы можем идти. Только мы с Мохаммедом.
— И что было потом?
— Мы ушли. Я и Мохаммед.
— А твой отец?
— Мама и папа пошли с солдатами. Но с ними все в порядке, бабушка. Ничего плохого не случилось.
— Почему ты так решила?
— Потому что я там была, бабушка. Те солдаты были неплохие. Обычные дети. Правда.
Бабушка молчит немного, а потом говорит:
— А тебе не кажется, Мари, что, если бы твои родители были живы, они бы давно нашли способ мне позвонить? Дали бы знать о себе и о вас?
— Я же не звонила.
Еще одна пауза.
— По крайней мере, пока не оказалась достаточно близко, — добавляю я. — Есть много причин, по которым люди не могут позвонить. Да и папа всегда хотел сам рассказать тебе о мальчике. При встрече.
— Ты не думай, я очень хочу тебе верить, — в итоге говорит бабушка.
— Знаю, — говорю я.
Я сама себе хочу верить.
Глава 68
Обхожу дом. Попытка восстановить в памяти планировку дается нелегко, хотя я и могу обойти его с завязанными глазами. А еще для меня это передышка и повод уйти от бабушки.
«Ты должна мне все рассказать».
Все.
Все.
Все.
А еще неплохо было бы узнать, что в доме изменилось, а что — нет. Сравнить свою карту с реальностью. Ощущения дома такие же, как раньше. И пахнет, как раньше, — дровами и сушеной лавандой. Иду из комнаты в комнату и понимаю, что, возможно, я ищу следы родителей. А может, и свои собственные.
В гостиной вижу фотографию. На ней мы вместе — мама, папа и я. Стоим на фоне эрратического валуна. Фотография не цифровая, настоящая — на бумаге — в рамочке. Этот гранитный валун — один из четырех, которые лежат на дороге между домом бабушки в Корри и соседней деревней Саннокс.
Папа говорил: «Название «эрратик» происходит от латинского слова «erarre», что означает — «блуждать». Этот валун не имеет отношения к данной местности. Он сюда приблудился из совсем других краев».
Вообще-то, это не совсем так. Нам рассказывали об эрратиках на уроках географии. Они не блуждают, ледники и айсберги силой заставили их покинуть родные места. Они не хотели никуда уходить, им не оставили выбора. Их переместили. Огромные валуны, в два раза выше папы, а ледники расправились с ними, как с обычной галькой.
Что же тогда случилось с настоящей галькой? С маленькими голышами-сосками?
И еще, эти валуны, когда наконец прибыли в пункт своего назначения, где бы это ни было, уже больше никуда не передвигались. Валун с нашей фотографии простоял на месте десять тысяч лет.
Я думаю обо всем этом, а еще о том, какой папа молодой на фотографии. И мама молодая. И я. Изображение на фотографии не точное. Теперь уже не точное. Когда-то его можно было назвать правдивым, а теперь — нет. Это еще одно качество правды, она может быть переменчивой.
Наверху натыкаюсь на зеркало. Глядя в него, понимаю, что совсем не похожа на девочку с фотографии на камине. Волосы у девочки на фотографии расчесаны и заплетены в две аккуратные косички. Она улыбается. Я уже очень давно не видела себя в зеркале. Я смотрелась в реки. Смотрелась в зеркала в распределительных центрах, но там их делали из листов железа, потому что зеркало можно разбить, а осколки использовать как оружие.
Зеркало в гостевой комнате, которую выделила мне бабушка. Обычно здесь ночевали мама с папой. А моя маленькая комнатка дальше по коридору. Ее бабушка отдала мальчику.
Зеркало старинное, овальное, с фацетом. Стоит на старинном комоде. Когда-то, думаю я, оно видело моих родителей. Отражало их. Маму и папу. Отражало их лица, их улыбки, а потом оно их отпустило.
Смотрю в коварное зеркало. Девочка в зеркале уже не девочка, и она не улыбается. Вот и все, что я могу о ней сказать.
Глядя в реку или в металлическое зеркало, хорошо себя не разглядишь. Там твое отражение расплывчатое и постоянно меняется. Это зеркало гладкое и чистое, отражение в нем очень четкое.
Но я все равно не могу себя разглядеть. Не могу себя узнать.
«Господи, Мари, ты так изменилась!»
Да.
Я стала другой. Но какой?
Глава 69
Наступает ночь.
По крайней мере, я так думаю. Из-за света трудно сказать точно. Не из-за света снаружи, потому что там темно, а из-за света внутри дома. Свет горит в кухне и в гостиной, на лестнице, в моей комнате и в комнате мальчика. Чтобы его выключить, надо просто щелкнуть выключателем. Я щелкаю выключателем в своей комнате. Темно — светло — темно — светло. Все очень просто.
Бабушка отводит мальчика в его комнату. Там она уже застелила односпальную кровать.
— Ты будешь спать здесь, — говорит она.
— Я спала здесь, когда была маленькой, — говорю я и внимательно слежу за его реакцией. — Моя комната немного дальше по коридору. Хорошо?