— «Правосудие не только должно свершиться, оно должно свершиться публично». Разве это не ваши слова, Айлин? — говорит молодой Черный костюм, а журналисты в это время печатают и скрипят ручками. — И кажется, я просил вас не вмешиваться в ход слушаний. Вы вмешались. Эстер, будьте добры, выведите миссис Бейн из зала суда.
Я не могу поверить в то, что бабушка уйдет. Но она уходит. И я не думаю, что она делает это из-за Эстер и двух дюжих приставов. Я думаю, она уходит, потому что не хочет видеть то, что произойдет дальше. Возможно, бабушка относится ко мне с большей теплотой, чем мне порой казалось.
Я ставлю свою подпись.
— Ты — сумасшедшая! — кричит Питер. — Сумасшедшая! Так нельзя делать!
Он кричит это так, будто я приношу себя в жертву. Но если делаешь что-то для того, кого любишь, это не жертва.
— И мистера Маккинси тоже выведите, — говорит молодой Черный костюм.
— Я не уйду, — говорит Питер.
— Уйдешь, — говорит его отец и тащит сына к выходу.
— Вы все тут с ума сошли? — кричит Питер.
Отец Питера оглядывается через плечо.
— Мне очень жаль, Мари, — говорит он.
Звучит очень даже искренне. А тот взгляд — я думаю, так смотрят все родители на тех, кто угрожает жизни их ребенка. Да, я продолжаю узнавать о жизни много нового.
Фокусируюсь на этой мысли, чтобы не видеть, как уводят Питера. Вернее — не слышать, как его уводят. Но я, естественно, его слышу. Слышу, как он вдруг начинает захлебываться от рыданий. Питер в бешенстве, он плачет, и ему плевать, что кто-то увидит его слезы. Но это пройдет. Питер успокоится. Он заслуживает хорошую спутницу жизни. И я не сомневаюсь — он ее встретит. Встретит хорошую, добрую девушку. Ту, которая не будет стоять в стороне, пока он горит.
Скоро в зале остаются только советники и пара журналистов с камерами.
И еще мальчик.
Он ни на дюйм не сдвинулся с места.
В глубине души я хочу попросить его уйти. Но потом вспоминаю, что ему случалось видеть вещи и пострашнее, и порой финал может принести пользу. Он помогает верить. И все эти мертвецы перестают бродить вокруг, будто они все еще живы.
Поэтому я ничего не говорю. И никто ничего больше не говорит.
К моменту, когда со всеми процедурами покончено, пистолет оказывается перед Финолой.
Глава 107
Папа всегда говорил: «Если считаешь возможным есть мясо, будь готова убить животное своими руками».
Интересно, это распространяется и на людей, совершающих правосудие? Тогда получается, чтобы нажать на спусковой крючок, ты должна верить в правосудие? Должна верить в Кровавый камень? Финола не является избранным членом совета. Ей случайно выпало стать тем, кто нажмет на спусковой крючок.
И она колеблется.
Слушания окончены, решение принято, бумаги подписаны. Все по закону.
Я стою на Кровавом камне. Стала на десять сантиметров выше. Выставлена на всеобщее обозрение. Финола стоит в двух метрах от меня. Она не сможет промахнуться. Она целится мне в сердце. Возможно, целится в область сердца, потому что туда проще попасть, чем в голову. А она хочет выстрелить наверняка. Если выстрелит.
Пистолет, сделанный на 3D-принтере, кажется огромным в ее руках. Он у любого в руках показался бы огромным, а у Финолы такие худенькие запястья. И еще эти вечно дергающиеся пальцы. Она нервничает и может случайно нажать на спусковой крючок. И еще ее трясет. Она берет пистолет двумя руками. Ну вот, теперь держит крепче. Интересно, сколько требуется времени человеку на то, чтобы выстрелить? Сколько это заняло времени у нервного молодого солдата с «хищником» в той будке в пустыне?
Вообще ничего.
— Ради всего святого, стреляй уже! — кричу я.
Кричу, потому что она, сомневаясь и оттягивая момент выстрела, стягивает с меня сверкающий плащ Настоящего времени. Это дает мне возможность заглянуть туда, куда я уже не смогу попасть. В места, куда у меня нет допуска. Из-за огня. О да. Это дает мне возможность заглянуть в будущее. И не в какое-то одно, а во все, которые могли у меня быть. Они передо мной, буквально на расстоянии вытянутой руки. Все эти яркие места и перспективы. Папин мир! Там можно взять ребенка за руку и отвести его в твое любимое место. И люди там будут узнавать его. Они будут протягивать ему руки с открытыми ладонями и говорить: «Добро пожаловать! Мы так тебе рады!» В этом мире все желания будут настоящими, там кто-то будет ждать меня, тот, кого я люблю. И он не сгорит. И желание поцелуя там не закончится под брезентом. Там желание превратится в сладкий поцелуй под открытым небом. Там я смогу произнести эти слова: «Я тебя люблю». И кто-то обязательно скажет их мне в ответ.
И я поверю.
Поверю тому, кто это скажет.
Поверю в то, что я, в конце концов, не такая уж и плохая.
А Финола — она одна из тех, кто из-за меня пострадал. У нее есть все причины меня ненавидеть. Но то, что она тянет с выстрелом, — это самое жестокое, что она может со мной сделать.
— Прошу тебя, — умоляю я.
Я никогда никого не умоляла.
Но теперь уже горю я.
Наконец-то я горю. Только горю ради жизни. О мама! О папа! Как же прекрасен этот мир!
— Неужели не можешь просто выстрелить! — кричу я Финоле.