Игра правил

– Тогда сказал бы сразу, что это не твоё, – играть с В в подобные игры было занятием бесперспективным, ведь он всегда чувствовал слабину собеседника и, поймав её, уже не отпускал до самого конца. – А то выдал фразу от своего имени, а потом переобуваешься, словно и не хотел, чтобы все подумали, что она твоя.

Он полностью читал происходящее и не давал мне возможности для безболезненного отступления. Моё самолюбие настаивало на дальнейшем противостоянии и агрессивной защите от его ударов. Оно призывало меня нагромождать всё новые и новые конструкции, позволяющие уходить от ударов и нападать самому. Но почему-то совесть настаивала на абсолютном разоружении и высказывании открытым текстом всей горькой правды ситуации. Подпитываемое тщеславием самолюбие считало разоружение неприемлемым и сопротивлялось открытости, но совесть бунтовала и настаивала. Во мне разгорелся внутренний конфликт невиданного масштаба. И я поймал себя на мысли, что наступил тот самый момент, о котором Мотя и рассказывал. Момент выбора! Момент принятия стороны. Момент принятия либо целесообразности логики, либо целесообразности совести. Выбор между тщеславием и любовью. За доли секунды я осознал огроменный пласт озвученной Мотей информации. Я проживал его прямо здесь и сейчас. Я находился в настоящем моменте свободного выбора дальнейшего пути: усугублять ошибочный путь или встать на путь новый. Когда Мотя говорил об этом, я представлял себе какие-то абстрактные философские размышления, где я сижу и думаю о мироздании высоко в горах на белом камне. Где мой выбор медленный и плавный, осознанный и понятный. Выбор, совершаемый мной после длительной думы и рассуждений о «высоком». Но всё совершенно не так! На самом деле – выборы повсюду. Ежедневно и ежечасно мы совершаем их в обыденных бытовых вопросах. Любая мысль или высказывание о чём угодно представляет собой заветный выбор. Он происходит всегда здесь и сейчас. Выбором наполнена вся моя жизнь. Моя бесконечная суета – это череда постоянных выборов между тщеславием и любовью. Череда выборов между полярными целесообразностями. И моё решение сознаться в факте заимствования фразы давало мне спасительную тростинку надежды, что я на верном пути правды… И в следующий же миг я определился, решив принять последствия не только обличения заимствования фразы, но и всей нелепой затеи сумничать чужими словами, основанной на мимолётном тщеславии. Я решил сказать правду. Я решил сказать всё, как есть:

– А знаешь, В, – выйдя из недолгой паузы, виновато заговорил я, – а ведь ты прав… Я действительно хотел блеснуть остроумием и выдал чужую фразу за свою. Но потом мне стало не по себе от такой лжи и я сознался, что слова не мои. Но сознаться в том, что я хотел поумничать и выдать чужие слова за свои, я не мог. Самолюбие не позволяло. Поэтому я и изворачивался, препираясь с тобой. Ты прав, я пытался переобуваться. И мог бы заниматься этим и дальше, врубая обидки и вставляя фразы типа «да как ты смеешь так обо мне думать?!» Но я счёл правильным сказать всё, как есть. Я посчитал для себя необходимым сознаться. Вот такое вот я ничтожество. Да, всё так!

После того как я, искренне улыбнувшись, закончил говорить, наступило невообразимое облегчение. Я утопал во внутренней свободе от упавшего с плеч огроменного груза лжи, закрывающего меня от всех вокруг и от самого себя. Я стал свободным! И мне было безразлично, что ответит В и что плохого подумает обо мне Мотя. Я был горд за себя. Я был горд за свою возможность выбрать верную дорогу. Я чувствовал свою самодостаточность, и ее нельзя было поколебать никакой критикой или негативной реакцией со стороны. Я находился в состоянии абсолютного удовлетворения и глубочайшей радости.

И словно из ниоткуда, будто совершенно случайно, мою голову посетила колоссальной силы мысль! Сначала я даже не мог собрать её в кучу. Но пара мгновений, и предо мной встал вопрос, который я не мог нащупать в течение всех дней диалога. Ведь мне надоели бесконечные издёвки и подколы от В и давно пора было разобраться с ними раз и навсегда. Внезапно посетивший мою голову план нападения был безупречен: я знал, куда давить и как обороняться от его контрдоводов. И, не дожидаясь их реакции на свои слова, я вернулся в разговор: