Игра с мечтой

Папа преклонялся перед маминой красотой и, как следствие, не просто её любил, а прямо-таки боготворил. Он не боялся её экстравагантности. На юге мужчины настолько привыкли к тому, что там женщины, в основном, шумные, яркие, эксцентричные, что, скорее, все остальные москвички казались ему бесцветной молью.

Мама была для папы на пьедестале. «Слава! Сделай то! Слава, сделай это!» – звучало постоянно в нашем доме. И папа послушно делал и то, и это. Собственно, чем маму и разбаловал. И пропустил тот момент, когда она, то ли от его покорности, то ли от того, что он всё делал, а ей оставалось слишком много свободного времени, чтобы заниматься собственными мыслями, а не нами, своими детьми, стала прикладываться к спиртному, чтобы взбодриться. Тем более, брат привык ценить, что папа к нему относился, как к родному сыну и из чувства мужской солидарности во всём отцу помогал. Чем всё закончилось, я уже рассказала.

Когда папа стал жить с мамой Тоней, картина изменилась. Я не была уже совсем маленькой девочкой, чтобы не заметить эту разницу. В семье будто все поменялись ролями: мама Тоня, простая рабочая на нефтезаводе, куда потом перешёл работать и мой отец, благодарила судьбу, что в стране, где после войны всегда женщин было гораздо больше, чем мужчин, он обратил внимание на неё – простую, внешне не особо интересную и не очень образованную женщину с ребёнком. Она, как будто (или реально) не понимала, что отец так поступил второй раз (женившись первый раз на моей маме с сыном от другого брака) и заслугой это не считал. Теперь он стоял на пьедестале, а для него готовили вкусную еду, стирали, крахмалили и гладили бельё и рубашки, покупали нарядные галстуки для выхода в гости, даже подавали тапочки и принимали пальто по приходу с работы. Папе это вдруг понравилось, но, в отличие от моей родной мамы, он с большой благодарностью принимал все знаки такого почитания. Хотя из-за обильной и разнообразной еды, из-за того, что не нужно держать себя в тонусе, как с его Иннусей, из боязни, что жена найдёт кого-то интереснее, папа раньше времени раздобрел, отяжелел и как-то опростился. Да и полысел он довольно рано, что вовсе его не расстраивало, ведь в своей семье он был Бог! Ну, подумаешь, что лысый Бог.

Когда я выросла, я поняла, что во многом из-за меня он ценил маму Тоню, а не только за её любовь к нему самому. Он видел, что его девочка теперь тоже ходит чистая, свежая, да к тому же дружна с родной дочерью новой жены. В этих отношениях с новой женой было больше уважения и тепла, чем любви и страсти.

Я, вероятно, на подсознательном уровне впитала первый сценарий папиной любви. И мечтала именно о такой любви будущего мужа ко мне.

Лана

Моё первое осознанное воспоминание о папе – это его, в некотором роде, предательство. Я чем-то заболела, и именно папа повёл меня в больницу. Она находилась не очень далеко и, вероятно, у меня поначалу не было температуры и сильных болей, раз мы туда пошли пешком. Я помню, как мы с ним проходили по влажному после дождя школьному стадиону с ярко окрашенными металлическими лестницами и брусьями. Потом мы вошли в здание больницы. Я не помню, как меня осматривали или что-то подобное. Помню только, что меня отвели одну, уже без папы, в палату к каким-то незнакомым людям, а папа ушёл! Я осталась там одна. Было мне, как я выяснила потом в сознательном возрасте у мамы, четыре года. Я не понимала, что он меня тут оставил и не придёт за мной, чтобы отвести назад домой. Всю ночь я, то спала, то просыпалась и плакала. Наутро пришла моя бабушка, моя спасительница. Именно она осталась в больнице на несколько дней. Даже сейчас я помню, какой халат она носила, пока там находилась со мной.

И, тем не менее, я не впала в обиду и не считала, как сказала в самом начале, предательством поступок папы. Папу я любила. Мне с ним было спокойно. И у меня с ним были замечательные отношения. Почему-то по имени – Лёня – его называли только в семье, а все друзья называли Блондин. Он, действительно, был блондином с голубыми глазами, прекрасной фигурой и доброй душой. Он был самым хорошим врачом для всех своих больных. Но вот помощником маме он был некудышним. Но это я пойму позже.

А в детстве мы по установленному ритуалу каждое воскресенье шли на базар (так на юге исторически называются рынки), и по дороге я рассказывала ему про школу, про друзей, учителей, а папа просто молча, внимал. Он любил ходить во все мои многочисленные школы на собрания и слушать, как учителя меня расхваливают. Придя на базар и купив всё по списку, составленному мамой, он мне говорил: «Долг исполнен, а что хочешь ты?» И покупал то, что по сиюминутному желанию мне приглянулось – солёный огурец или помидор, варёного рака или пастилу.