Игра слов. Практика и идеология художественного перевода

Итак, автор оригинала – наше все. Впритирку за ним, буквально наступая ему на пятки, следует язык, причем не иностранный, а русский; не буду отвлекаться здесь на подробный рассказ о достижениях и несовершенствах советской школы перевода, но замечу мимоходом, что в ту пору язык даже готов был поспорить с автором за первенство в переводческой системе приоритетов. Далее мы обнаруживаем в ней себя – однако это, конечно, не та сомнительная в моральном отношении и вечно отлынивающая от работы личность, которую мы время от времени видим в зеркале, а наше писательское “я”; тоже автор, но теперь уже не оригинала, а его русского аналога. Часто говорят, что перевод должен читаться как произведение, изначально написанное по-русски. Именно создатель этого произведения и занимает в нашем списке почетное третье место.

На практике это означает следующее. Уже самые первые попытки перевести страничку из полюбившейся книги показывают нам, что это деятельность далеко не механическая, и мы пока еще интуитивно, но совершенно правильно догадываемся, что даже огромный опыт и техническая виртуозность (если нам повезет их приобрести) не избавят нас от необходимости то и дело принимать нестандартные, рискованные решения. На каждом шагу перед переводчиком встает выбор из двух, трех или нескольких далеко не идеальных вариантов (вспомните героя русской сказки на перепутье), и аргументы в пользу или против того или иного из них бывает очень трудно взвесить на одних и тех же весах. Что важнее – сохранить музыкальное звучание фразы или мелкую смысловую подробность? Как поступить с явной фактической ошибкой – исправить ее или оставить на совести автора? Стоит ли отступить от громоздкой и хитроумной, но по-своему изящной ритмической структуры, чтобы скомпенсировать утяжеление фразы, возникающее из-за разницы в средней длине русских и английских слов? Таких вопросов тьма. И у кого же нам спросить совета, на чью руку опереться в нашем долгом и утомительном путешествии? Ответ на это дает строфа из всем нам известного романа в стихах, если изменить в ней одно лишь слово:

Кого ж любить? Кому же верить?Кто не изменит нам один?

Кто все дела, все речи меритУслужливо на наш аршин?Кто клеветы про нас не сеет?Кто нас заботливо лелеет?

Кому порок наш не беда?Кто не наскучит никогда?Призрака суетный искатель,Трудов напрасно не губя,

Любите самого себя,Достопочтенный мой писатель!Предмет достойный: ничегоЛюбезней верно нет его.

А если серьезно – переводчик должен себе доверять. Доверять своим ощущениям, своему вкусу, своему чутью. Даже если родившийся у вас вариант перевода фразы выглядит совсем неожиданно и на первый взгляд кажется очень далеким от английского прототипа, но вы чувствуете, что он точно передает нужное впечатление, – не бойтесь и смело записывайте его. Это ваше право, потому что вы тоже автор. Не верьте Жуковскому: вы не раб. Да, не царь и не бог – но и не червь.

Конечно, это не отменяет критического отношения к себе. Особое положение переводчика как писателя-имитатора обязывает его пристально следить за своей литературной манерой, своими симпатиями и антипатиями и стараться, чтобы они не искажали стиль автора оригинала. Полностью мы свое “я” от читателя все равно не спрячем; мечта о прозрачном переводчике, пропускающем сквозь себя инородный текст без всяких изменений, так и останется мечтой, и в этом есть свои плюсы. Взаимовлияние личностей автора и переводчика – очень сложная и интересная тема, и мы еще коснемся ее в следующих главах, а пока перейдем к заключительному пункту в нашем списке приоритетов.

Читатель

Как уже говорилось, читатели придают нашей работе смысл, но по ходу самой работы мы о них особенно не задумываемся. Для этого мы слишком заняты перевоплощением в автора и его персонажей. Но иногда не грех и вспомнить, что написанное нами будут читать другие люди: порой это даже влияет на принятие переводческих решений.

Однако, чтобы взглянуть на свой текст чужими глазами, надо сначала понять, чьи это глаза. Читающая публика пестра и многолика; она включает в себя и тех, кто разбирается в литературе и в жизни гораздо хуже нас, и тех, кто намного превосходит нас по опытности, эрудированности и сложному комплексу способностей, в просторечии именуемому умом. Так каков же наш главный, “типичный” читатель – тот, на кого нам следует ориентироваться?