Игра в «дурочку»

И вот что интересно: другим сотрудникам попало дубинкой, а ему, отцу Марины, — нет. Он вернулся домой даже не помятый ничуть и только повторял: «приватизация», «приватизация»… И усмехался при этом. Потом лег, закрылся одеялом и умер. А мать её даже не сразу обнаружила, что умер, потому что хлопотала в тот момент над собственной матерью, Маринкиной бабушкой. Так уж получилось: Маринкина бабушка, уже слепая, глухая, все жила и жила и, просыпаясь по утрам, она, бывшая рабочая на заводе, где в войну изготовляли снаряды для артиллерии, начинала перебирать по одеялу пальцами и требовала:

— Дайте… организуйте мне фронт работ!

В тот вечер, как рассказывала Маринка, они с матерью собрались вымыть ветхую свою бабулю в ванне, но та отказывалась решительно:

— Не хочу в воду! Не хочу!

Но нести её на руках, даже двоим, было тяжело — кости ведь тоже весят немало. И тогда мать придумала вот что для бабушкиного уха:

— Не с полной отдачей работаете, товарищи! Вот Сталин вам хвост накрутит! А теперь встали в колонну и в баню… шагом марш!

И бабушка, вот те на, довольно резво вскочила с постели и позволила увести себя в ванну, и они мыли её и смеялись…

А отец уже лежал мертвый… Такие вот дела… И хоронили его почти без цветов… Какие уж цветы у неимущего люда в январе месяце… На книжках-то все деньги плакали после гайдаровских новшеств… Маринина мать только об этом и говорила потом, распродавая хрусталь и другую не шибко дорогую мелочевку. На улице стоя, у коврика — враз как-то позабыв про свое высшее образование и звание заслуженного работника культуры, и умение играть на рояле… Такие вот дела…

«Может, потому, что нам с Маринкой нечем хвастать друг перед другом, мы и не ссоримся?» — думала я. А ещё думала о том, что если уж не везет, так не везет… Бедная, бедная Маринка! Как она любила своего Павлика-Пабло-Паоло! Как надеялась, верила, что единственно своей любовью, верностью подправит, укрепит его слабоватую волю, сумеет отвратить мужичка от водки… И на вазу-конфетницу понадеялась, на большие деньги за нее… Наверняка обнадежилась — вот накупит Павел дорогих заморских тюбиков с масляными красками, да как пойдет писать картину за картиной… И вот тебе на! Опять восторжествовал закон подлости, когда самые-то праведные, трудолюбивые, бескорыстные плачут и плачут, а всяким стервам все нипочем!

Впрочем, пришла на ум Алина Голосовская, раскрасавица Алиночка, которой очень хотелось прорваться в «высший свет» нынешнего темного дня, позабыть-позабросить свою мать-уборщицу и сырую коммуналку на первом этаже пятиэтажки. И ведь свершилось! Мы с Маринкой онемели, когда вдруг вся в белом, воздушном, блескучем, вышла из белой же машины наша стервочка Алиночка, белокурая бестия, которая в мать швыряла тапками и кричала ей: «Нищенка! Зачем рожала? Чтоб и я в тряпье вонючем ходила?» Вот, значит, вышла, вся такая заморская, а рядом с ней примостился мозглячок коротконогий, ушки врастопырку, зато весь в белой коже с золотыми пуговицами…

— Девочки! Это я, я! — позвала. — Познакомьтесь — это мой муж Денис, «торговля недвижимостью». Мы только что из Лондона.

Ох, ты, ох, ты… А чем кончилось? Звонит периодически и ноет:

— Вам-то хорошо, вы свободные, а мне без телохранителей никуда нельзя. Денис не разрешает. Сижу с двойняшками под замком, психую. Десять комнат… Хожу. Конечно, горничная тут, няня, кухарка, но скука! А ему некогда. Приедет с работы и завалился…

Я только об Алексее не думала в ту ночь. Не думала и все. И даже не позвонила. Не до того…

— Какая же я была дрянь! Какая же я была дрянь! — бормотала Марина в мокрую от слез рубашку Павла. — Я ему житья не давала, все учила, все дергала… А он терпел. Он был удивительно терпеливый…

Я пробовала сбивать её с этих неубедительных, навязчивых мыслей, но бесполезно… Тетя Инна, её мать, сначала тоже ходила-бегала по комнате, спрашивала ни у кого:

— Как же так? Как же так?

Схватила Маринку в охапку, стала уверять:

— Бог поможет! Бог не оставит! Пропади пропадом все это наследство! Зачем оно тебе понадобилось? И ваза ещё эта… Не имели и не надо. Нельзя нам претендовать! Мы маленькие, безденежные людишки, у нас нет зубов! Я училась играть на рояле и учила других! Ничего кроме! Где это треклятое завещание? Где? Сейчас же порви и забудь!

Она, эта небольшая женщина с седой загогулиной на затылке, и впрямь была решительна. Когда умер муж, а Маринка захотела жить с Павликом отдельно, — без сожалений разменяла свою неплохую трехкомнатную на две однокомнатные и первой, вместе со свой престарелой матерью перебралась на новое место жительства… Вот почему я, все-таки, проявила предусмотрительность, сходила в переднюю, вынула из Маринкиной сумки завещание и переложила его в свою. Там разберемся…