Читаем Игра в «Мурку» полностью

Но сейчас думает Серега о своем рабочем столе на текстильной фабрике, на котором висит латунная табличка: «Здесь с такого-то по такой год работал Мордехай Вануну». И стоит на полке подаренная Теодором на память книга, третий том Ландсберга. Пройден давно § 208 про излучение и камеру Вильсона, пройден § 224 о применении незатухающих цепных реакций деления, и, обнаруживая мечтательную составляющую характера Сереги, лежит закладка на последнем параграфе: § 233. Космические лучи. За этим параграфом располагается только заключение со словами: «…теории, позволяющие… проникнуть во внутренний смысл… и предусмотреть… еще неизвестные следствия». Еще дальше — ответы к задачам, указан тираж в 300 000 экземпляров и цена 1р. 13к.

Атмосфера конца. Все приходит к концу. «הבל הבלים הכל הבל» («hэвель hэвелим, hаколь hэвель»), суета сует, все суета.

И все же мысль о Димоне согрела Серегу и отразилась на его лице теплой, открытой и, пожалуй, безобидной улыбкой, которая нам так понравилась в нем и благодаря которой его приняли когда-то в школу КГБ.

Он не знает еще, что дома ждет его поздравительная открытка с пожеланиями всего хорошего к Песаху от генерала Громочастного и подполковника Пронина. На прощание вручает Борис Сергею Есенину двухтомник А. И. Солженицына «Двести лет вместе». Уже видел его Серега и знает, что если откинуть обложку первого тома, то можно прочесть сделанную наискосок церемонную надпись:


Следующие двести — в любви и гармонии.

От капеллы — дирижеру в отставке.


Серега подумал, что ему делать с книгами, открыл машину, положил их в «бардачок», достав оттуда темные очки. Пожал руки мужчинам, поцеловал в щечки женщин. Как принято в Димоне перед дальней поездкой, потянулся так, что футболка его поднялась, обнажив начинающий полнеть животик, поскреб без задней мысли в паху (на языке димонцев — «гиред кцат бэйцим» — поправил шорты). Он, конечно, изрядно выпендривался, наш Серега, щеголяя своей димонистостью, но ведь мы его давно раскусили: и его приколы, и расчеты, и то настоящее в нем, что сделало его нашим героем.

Вот он сел за руль, завел мотор, отпустил ручник. Всего тебе хорошего!

Прощай, Серега!

СОН АВТОРА

И снился автору сон, будто хороший его знакомый, Моше, поначалу напрочь было проигнорировавший выход этой книги и никогда о ней в разговорах с автором не упоминавший, вдруг жестом фокусника достал ее из-за спины.

— Надпиши мне! — попросил он гордо.

— Конечно, пожалуйста! — ответил польщенный автор. Он раскрыл книгу и на первом листе увидел сделанную его почерком незатейливую надпись: «Хаиму». Далее — подпись и дата.

Ничего, решил автор, распишусь на титульном листе и перевернул страницу. Следующий лист был, насколько возможно аккуратно, вырван из книги. Вернувшись на предыдущую страницу, автор дополнил имеющийся автограф. Теперь в нем значилось: «Хаиму, Моше, всем дорогим читателям…» Дату перечеркнул и проставил текущую. Мучительная попытка спящего вспомнить, кому из знакомых Хаима он подарил эту книгу и какую сделал надпись на титульном листе, привела лишь к тому, что сонливый автор был вытряхнут из ночных видений.

И что же он делает, когда не спит? Обычно — грезит.

ПОСЛЕ ЭПИЛОГОВ. ПРИСНИВШИЕСЯ АВТОРУ ОТЗЫВЫ

Нахальная книжечка, с восточным узором поверх профанации русского наследия, свидетельствующая о попытке создания еврейской сатиры не только на Россию и русских, как это принято было до сих пор у еврейских авторов, но и на своих соплеменников и Еврейское Государство, нежная поэтизация которого, видимо, представляется автору выполненной ненавязчиво и со скромным достоинством.


Кащеево-Нетощева, писатель.

Дочитано. Финал. Конец.И истину простуюЯ понял: сдал, подлец,Отчизну. Но из двух — какую?..

Шнобельберг, поэт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза