Читаем Игра в ножички полностью

– Я тебя с ними познакомлю. Скажу, что ты фотограф, а ты и на самом деле фотограф, они сразу будут на крючке. Каждой – портфолио. С каждой – отдельно. Ты же кучерявый, они мимо такого не пройдут. Ольга точно не пройдет. А она такая – звезда!

Я слушал ее, крутя руль одной рукой, и думал о том, что подружки – и особенно Ольга, очевидно очень хороши, но все-таки они мне неинтересны. Тем более, что Олю эту я уже видел – сначала в прошлом году, когда она приезжала за чем-то к Алене в офис, а потом на рекламе спортклуба, где она занимается. А там своих фотографов хватает.

Меня больше занимало то, что короткий поцелуй на берегу до сих пор жег мне щеку, конечно, не в буквальном смысле. То есть не выходил из головы. И все ее тело, блестящее и влажное от воды, бархатистая кожа и родинка на плече тоже занимали мозг. Пес в "Люди в черном" сказал бы коротко и честно: "Ты на нее запал". В каждом из нас живет такой смышленый пес.

Вот о чем я думал, крутя руль. Мы проехали по центральной улице того самого городка Л, которая вела мимо рынка. Перед рынком все обочины были заняты местными бабулями и дедулями, с коробок и ящиков торговавших своими урожаями. Нам были видны их спины, сгибающиеся над кучками свеклы, репы, зелени, ведрами картофеля. В этих наклонах не было угодливости и лести перед покупателями. Грибники стояли отдельно, почти за каждым стоял потрепанный российский мотоцикл или мопед.

– Классный кадр – мотоциклы на фоне торгового ряда, – сказала Алена.

– Фотографировать в спину – то же самое, что стрелять в спину, – ответил я.

Эта мысль только что пришла мне в голову, и я понял, почему крутые фотографы действительно не снимают со спины. Издалека – да, как снайперы, но в спину – никогда. Наверное, в каждом фотографе живет военный корреспондент, а съемка в спину к тому же означает, что ты отстал, то есть проиграл.

Деревню «К» мы проехали по грунтовке. В деревне был магазин, закрытый на висячий замок, и колодец с " журавлем". Зеленая краска на стенах магазина пообтрепалась и облупилась, зато возле колодца стоял пламенеющий клен, и все вокруг него было покрыто алым ковром. На этом волшебном ковре смуглый мальчик натягивал цепь на звездочку велосипеда. Я остановился, опустил стекло и крикнул ему, правильно ли мы едем к фермеру А. Он не ответил, зато из-за ближайшего забора показалась женщина в цветастом платке, махнувшая рукой в ту сторону, куда я, собственно, и так ехал.

На выезде из деревни стоял столб. К столбу был прибит ржавый почтовый ящик, и ниже ящика – тоже ржавый и погнутый знак "проезд запрещен", в народе известный как "кирпич".

– Надо же! – удивилась Алена, – куда это нам нельзя?

– Туда, наверное, было нельзя, но теперь, похоже, можно, – я кивнул в сторону опушки в полукилометре от нас, вдоль которой стоял серьезно порушенный бетонный забор, а над верхушками осинника торчали две вышки.

– Скорее всего, заброшенная воинская часть.

Я предложил Алене сфотографироваться рядом со столбом на фоне голубого неба с парой вышек. Я даже придумал название снимков: "Приют пессимиста" или "Неактуальные запреты".

– Лучше "Прощание со знаком "Стоп", – сказала Алена и деловито добавила:

– Мне снять что-нибудь?

Все-таки она была девушкой своего века, прагматичной до мозга костей.

Но я поборол низменное и пустил вперед художника в себе. Я хотел ограничиться крупным планом, практически портретом. Для этого мне была нужна голова Алены, точнее, ее лицо и волосы.

– Сними заколки, пусти кудряшки по ветру, – сказал я.

Пока я снимал, нас объехали прямо по целине два джипа и несколько мотоциклистов. Все, кого я разглядел, были экипированы и вооружены для пейнтбола. Кавалькада уехала вперед и свернула перед забором, направляясь к вышкам.

Закончив съемку, я обернулся на солнце. Между нами и ближайшим домом стоял приличный стог сена.

– Может, продолжить? – подумал я, что было очевидной глупостью, имея в виду фотоаппарат и Алену. – Кто разберет, что у нее в голове?

Но когда мы доехали до места, которое Петрович отметил крестиком, и где надо было съехать с асфальта, мои мысли вернулись к действительности. Ехать пришлось через лес по дороге, по которой, похоже, до нас только УАЗы и трактора проходили. Глубокие колеи были заполнены водой и жидкой грязью. Иногда, чтобы хоть пара колес шла по сухому, приходилось ехать с сильным креном. Но LC на то и есть, чтобы все это воспринимать как прогулку.

Поездка и была прогулкой, пока мы не доехали до речки, через которую где-то выше по течению снесло мост, или он от старости сам рухнул, а здесь был брод.

О том, как преодолевать брод я имел смутное представление. Алену этот вопрос вообще не занимал. Она качалась на сиденье справа, иногда хватаясь за ручку над дверцей, иногда отпуская скупые комплименты.

– Ты просто ас, – сказала она, когда я остановил машину перед съездом в воду.

Я подсознательно понадеялся на новый поцелуй, но его не последовало.

Очевидно, была моя очередь лезть в воду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы