Игра в поддавки

В Зоне известен их рвотный рефлекс на всякое упоминание о власти и субординации — и вот на тебе! Спросить, что ли, Арину? Нет, не стану: наверняка она заявит, что подчинение у фрименов — дело сугубо добровольное, и я опять не пойму ни бельмеса.

Дверной проем впереди неярко освещается, и часовой выходит к нам. На вид он обыкновенный «свободовец», чучело гороховое. Но не выпендривается, вот что странно. Подтянугь бы немного этого Чепчика, погонять по Уставу, подрессировать с недельку на плацу — вышел бы вполне пристойный часовой.

Игра у него такая, что ли? Нравится ему это?

А что, очень может быть. Всякие бывают извращенцы. Этот, наверное, фрондирует по-своему, обозначает свое отличие от основной «свободовской» биомассы. Еще бы каблуками щелкнул.

— Все в порядке. Чемодан может войти. Арина, тебя просили подождать.

— Иди. — Твердый кулачок Арины толкает меня в спину.

Чего ожидает подсознание от встречи с вожаком анархистов? Батька Махно, Лева Задов и при них очкастый теоретик из недоучившихся семинаристов. Чуть что не так — либо по морде, либо к стенке. Во имя торжества идей, значит.

Это первое, что приходит в голову. Но явью оказывается последнее. Я совсем не готов увидеть жалкого калеку — и тем не менее вот он. Ин валидное кресло сразу приковывает взгляд, и в голове невольно начинается перебор вариантов: каким именно образом его умудрились доставить в Припять? Разве что приторочить его к спине, как рюкзак? Неудобно, торчать будет, в узкие проходы между аномалиями не сунешься…

— Ну, здорово, Чемодан, — знакомым голосом произносит человек, сидящий в инвалидном кресле.

— Аспид?!

Мой бывший наставник совсем не наслаждается произведенным эффектом. Вряд ли он вообще Теперь способеН чем-либо наслаждаться. Он высох и облысел, как колено. Он скелет, он мумия, гном. Я бы легко пробежать километра три, посадив на каждое плечо по одному такому сморчку. И голос не тот, и глаза тусклые. Но все-таки Аспид, а для меня это много значит.

Кто доставил его сюда в коляске через все ловушки Зоны? Я встретил бы я его здесь — не поверил бы, что «Свобода» осилила такое дело. Но факт есть факт, своим глазам я доверяю и ни разу в жизни не жаловался на галлюцинации. Все-таки удивительный народ эти «сво-бодовцы»! А ведь взглянешь на них и нипочем не скажешь, что они способны на что-то большее, чем устилать Зону своими костями и вопить о праве всего человечества делать то же самое!

Они даже создали своему вожаку приличные условия: комната сухая, чистая, рядом с инвалидным креслом сочится мягким светом торшер с грубым самодельным абажуром и следами крысиных зубов на никелированной штанге, а у стены стоят друг на друге полки с ветхими, но все же уцелевшими книгами — видать, не во всех квартирах брошенного города поработали крысиные зубы. Разумеется, все радиоактивное в той или иной степени, по покажите мне в Зоне вещь, которая не фонит! Сталкерам на фон плевать, они опасаются только «горячих» пятен. Зона убивает либо быстро, либо медленно, в редких случаях позволяя человеку самому решить, стоит ли торопиться. Обычно никто не торопится, и все считают дозиметр необходимой вещью.

— Вот… довелось нам с тобой еще раз встретиться, — говорит мне Аспид. — Я так и знал, что тебя сюда занесет, если раньше не угробишься.

Молчу. Чего ж тут не знать. Всей Зоне известно, что Чемодан закусил удила и прет к Монолиту, а самый разумный путь к нему идет через Радар. Припять рядом, при необходимости можно организовать встречу.

Весь вопрос в наличии этой самой необходимости. Тут и глупый поймет: «Свободе» что-то нужно от сталкера Чемодана. Но что?

— Зато я не знал, что ты теперь «свободовец», — нарушаю я затянувшуюся паузу. — Как это тебя угораздило?

— Помнишь, как ты меня на себе вынес? — спрашивает Аспид. — Помню.

— Я тебя тогда как человека просил: добей, а ты меня только материл и на себе пер, и в портки мне свою рубаху засунул вместо подгузничка. Очень я тогда на тебя зол был, смог бы убить — убил бы.

— И теперь еще убить хочешь?

— Нет. — Аспид чуть заметно качает лысой головенкой. — Что бы то уже случилось, не переиграешь. Не жди только, что теперь я скажу тебе спасибо за то, что ты меня тогда вытащил…

Не жду.

— Это хорошо… Хорошо, когда собеседники понимают друг друга. А все-таки я выжил благодаря тебе. Ноги, видишь, не ходят, на горшок без посторонней помощи сесть — проблема, а ничего, живу и помирать пока не собираюсь.

— Рад слышать, — говорю. — Да и видеть тебя рад, чего уж. Удивлен, но рад.

— А чему больше удивлен: тому, что я снова в Зоне, или тому, что стал «свободовцем»?

— Второму, пожалуй, — сознаюсь я.