Игра в жизнь

Но это я так, к примеру, это все в скобках. А вообще-то, Толя и артист был хороший на определенные роли, а как художник – говорить нечего. И, повторюсь, модернистский талант его и темперамент требовали больших плоскостей. Рисовал на изнанках афиш, когда удавалось достать картон, рисовал на картоне и все чаще поглядывал на пустые белые пространства стен и нашего сводчатого потолка. Мы откровенно ему говорили: «Толя, если ты распишешь фресками нашу гримерную, то рядом с яркостью твоих красок все остальное будет казаться серым, и работать тут будет невозможно. К тому же тебя уволят из театра за порчу государственного имущества». Толя отвечал: «Три первоначальных цвета, – (он говорил медленно и вразрядку, у него получалось – трипер…воначальных цвета), – красный, желтый и синий должны звучать в своем естестве, а не в смесях. Отсюда и яркость».

Забегал Боба Лёскин, скептик и ругатель, актер нашего театра и близкий наш приятель. «Сынок! – кричал Боба (так он называл меня). – Молодые! – кричал Боба (так он называл всех, в том числе своих ровесников, а сам он был участником Великой Отечественной и имел боевые награды). – Ой, мамо, что делается! – кричал Боба. – Видели распределение на „Генриха IV“? Я опять играю солдаты, ратники, путники, четвертый собутыльник Фальстафа. Что делается! Как жить? Слушай, молодой! (Это Гаричеву.) Чем портить бумагу, поставь мне памятник во дворе театра. Будет называться „Памятник неизвестному актеру“. Сделай мой портрет из пустых бутылок!» И Толя Гаричев вполне серьезно отнесся к предложению. Присмотрел место во дворе, стал сговариваться относительно утилизации в художественных целях кусков старых декораций и реквизита.

Памятник не состоялся, и Толя снова поглядывал на белые просторы нашего потолка. И тогда возникла идея

! Кажется, он ее первый и высказал – начать с того, что испортить белизну сводов нашими именами, написанными тремя первоначальными цветами – красным, синим, желтым.

И свершилось! Мы расписались каждый над своим столом. И сильно испугались. Потому что тогда это было не только не принято, но дико. Надо было искать поддержку. Мы позвали Виталия Павловича Полицеймако – знаменитого, авторитетного и народного артиста, с которым вместе играли в спектакле «Океан». Народный артист посмотрел, потом надел очки и снова посмотрел, потом снял очки и сказал: «Хулиганы!» После чего и сам крупно расписался на потолке.

Так начиналось. А теперь это тот известный потолок, под которым Басилашвили ведет свою телевизионную передачу «С потолка». Еще раньше я посвятил нашему потолку целую главу в моей книге «Кто держит паузу». У нас стало много последователей, а потом и подражателей. Когда у нас среди многих сотен подписей появились раритеты, когда стали уходить из жизни те, кто, смеясь, залезал на стул, на стол, чтобы дотянуться, и, капая на себя краской, выводил бессмертное свое имя рядом с другими, сам потолок и эта гримерная приобрели музейно-сокровищный привкус. Жан Вилар и Константин Симонов, Генрих Бёлль и маршал Жуков, Булат Окуджава и Марк Шагал, Товстоногов и Солженицын, Аркадий Райкин и Эраст Гарин, Евгений Евтушенко и Юрий Любимов – все они оставили свои имена на этих стенах. И еще, еще многие другие. Любимов завел подобный потолок у себя в кабинете в Театре на Таганке. Но начиналось-то у нас! Теперь-то это расхожее развлечение. В институтах, на телестудиях, в буфетах театров и т. д. – везде пачкают стены. Мне не раз случалось расписываться и сочинять настенные пожелания. Но знаю – сперва была наскальная клинопись, потом самоутверждения туристов в публичных местах, потом победные имена на стенах рейхстага, а следующие уже мы – впервые осквернившие потолок культурного государственного учреждения в период почти совсем зрелого социализма.

Мы с Басилашвили вышли в народные артисты – так случилось. А наш друг Толя оказался в результате вне театра. Где ты, Толя? Я потерял тебя и, наверное, виноват в этом. Хочу хоть частично исправить строгие распоряжения Судьбы и рассказать читателям, как вначале было нас ТРОЕ. А в гримерной этой теперь не сидит никто. Там снимают телепередачи. Разве что я, приезжая на гастроли, играя на сцене БДТ, прошу по старой памяти открыть мне нашу прежнюю комнату и гримируюсь, поглядывая то в зеркало, то в неразборчивое уже плетение имен на потолке и на стенах.

Дивертисмент

(Фольклор шестидесятых)

Зацепившись за тему, крючок воспоминаний вытаскивает из кладовых забытого целые связки вещиц непонятного назначения. Одну связку предъявлю любопытствующему читателю, имеющему интерес к шуткам былых времен.