Игрушка

— Я был там вчера. Я видел все. Видел. И никогда тебе это НЕ ПРОЩУ. Редко, кто получает мое доверие. Но ты не только смогла его заполучить, но и растоптать. А вместе с ним и все, что нас связывало.

Он все еще шептал мне это в лицо.

Задыхалась.

Каждый осколок летел в меня, разрезая на части. Разрывая. Убивая. Впивался в сердце, в душу и оставлял там не заживляемые раны.

"Эмиль. Эмиль. Милый".

Не было сил говорить. Но я и так знала, что он меня слышит.

"Все не так…"

— Теперь мне уже все равно, что ты скажешь. ТЕБЯ в моей жизни БОЛЬШЕ НЕТ.

Грубо, больно схватил рукой меня за шею. Пристально посмотрел в глаза.

Оцепенение. Жесткое оцепенение охватило все тело… и душу.

Едва дышала.

Едва билось сердце.

Но я все видела.

Все слышала.

Вдруг он зашипел мне в лицо.

В мгновение передняя челюсть немного выдвинулась.

Показались длинные…. огромные клыки.

Еще секунды тяжелого ожидания.

Крепче сжав мою шею, подбородок, повернул голову в бок.

Было страшно. Ужасно страшно.

В мгновение сорвал с меня рюкзак.

Отшвырнул на пол.

Сорвал кофту.

Дикий холод пронзал все тело.

"Убьешь?"

Но вместо ответа. Вместо человеческих слов… он вонзил свои клыки мне в спину, в плечо.

Дикая, жгучая боль.

Еще никогда я не чувствовала такого.

Пламя слизывало мне кожу, сдирая, сжирая ее.

Но я не могла кричать.

Спазмы разрывали все внутри, но даже тихий писк не вырвался наружу.

Еще одно мгновение — резкий рывок.

Казалось, он выдрал из меня кусок плоти.

Я теряла сознание.

Все начинало плыть перед глазами.

Я думаю, думаю, я…

…умираю.

Прощайте.

Глава одиннадцатая

Перепутье

В голове дурман.

Ужасная тошнота.

Все тело болело, ныло, сплываясь в какую-то общую массу.

Боялась пошевелиться.

Да и сил на это не было.

Дикий кашель, дикий хрип.

Какое-то глупое дежа вю.

Дверь скрипнула.

— Эй, ты чего? — послышался испуганный девичий голос.

Лишь повторным хрипом, кашлем я смогла ответить ей.

— Ты как? — нависла надо мной чья-то тень.

В глазах все мутнело. Кружилось. Пелена. Серая пелена не давала мне возможности видеть мир.

— Я сейчас врача позову.

— Гуд… Хойка, — прохрипела, прокашляла я малознакомые, едва различимые звуки.

— Хойк? Что Хойк?

— Позови его…

* * *

Следующее, что я помню, так это то, что я очнулась в знакомой мне комнатке. Лежала на небольшом мягком коричневом диванчике.

Я попыталась оглядеться по сторонам.

На стенах увешаны фотографии спортсменов. Плакаты, вырезки из журналов.

А вот целая выставка медалей.

Еще взгляд в сторону — на полу одиноко лежал баскетбольный мяч.

Еще левее — на маленьком потертом крючочке висела черная курточка.

Куртка Гудвина.

Я лежала на диванчике в его коморке. Подсобке.

— Ты как? — неожиданно раздался где-то позади знакомый мне голос.

Я попыталась обернуться, но дикая боль во всем теле тут же пресекла эту глупость.

Невольно ойкнула от боли. Скривилась.

Гудвин торопливо обошел вокруг и присел на корточки рядом.

Взял за руку.

— Ты как?

— Эмиль.

— Я понял.

— Он меня… укусил…

— Нет. — Тяжело сглотнул. — Он…. он…. в общем, ты — не Игрушка больше. Ты не Меченая.

Что?

Глаза округлились до боли.

Трудно было понять. Поверить.

Не хотелось верить.

Я еле свыклась…

Он вышвырнул меня? Вышвырнул из своей жизни?

Зачем мне такая свобода?

Зачем мне такая жизнь?

Эмиль…

Стоп.

Я подняла свой взгляд на Гудвина.

Боль плескалась в его глазах.

— Ты же теперь слышишь мои мысли?

— Да.

Тяжелый вдох. Тяжелый выдох.

Теперь я снова открыта для игры вампиров.

И куклой уже могу быть кому угодно.

Слезы сорвались с ресниц, предательски обжигая щеки.

— Габи. Не плачь.

Робко коснулся моей щеки своей ладонью. Ласково провей ею по моей коже.

— Не плачь, прошу.

— Гудвин. Гуд, я боюсь. Я боюсь. Я не хочу быть Куклой. Не хочу.

— Я понимаю.

— Я боюсь их. Боюсь их обоих. Теперь они вольны творить со мной, что угодно.

То, что делали с Матильдой.

— Я боюсь, — слова вырывались из груди, не спрашивая очереди.

— Габи, милая, ну, не плачь.

Я смотрела в его глаза и видела искреннюю боль. Видела в них любовь. Поддержку. Видела преданность.

— Гудвин. Гудвин. Спаси меня. Укуси. Сделай Игрушкой.

Тишина.

Жестокое молчание.

Молчание в пучине дум.

Его взгляд на секунду ушел в сторону. Утонул в пустоте.

— Я боюсь их.

— Хорошо, — неожиданно, жестко отрезал Хойк.

Снова посмотрел мне в глаза.

Я верила ему, верила, как себе.

Теперь только ему.

Только Гудвину.

— Но потом тебе необходимо будет уехать. Исчезнуть, что бы они не смогли тебя найти. Только так ты вырвешься из плена их войны. Их игры.

— Я согласна.

Снова нервный вздох.

Снова острые переживания.

— Будет больно.

— Хорошо, — торопливо замотала головой.

Нервно сглотнул слюну.

Робко обнял за плечи.

Немного наклонил меня к себе.

И снова дикая боль. И снова дикий пожар, но…

но теперь я знала, на что иду.

В этом я видела свое единственное спасение.

* * *

Гудвин настоял на том, что бы эту ночь я провела у него в коморке.

Он послушно сидел в кресле, а я спала на все том же маленьком коричневом диванчике.

Больше всего на свете не хотелось бросать Мелани в этот, самый трудный в ее жизни, момент.

Но я пообещала.

Был уговор.

И понимаю, что я предаю подругу своим побегом, а потому уже жалею о содеянном.