Игрушка (СИ)

302 С этими словами он встал из-за стола, подошёл к двери, приоткрыл её и крикнул куда-то в темноту:

"Грицко! - Подождал, - Грицко, чёрт, подь сюда".

Скоро на пороге появился молодой улыбающийся махновец.

"Звали, батько?" - спросил он.

"Отведёшь этого молодца к Ефросинье. Пусть накормит его, да спать уложит. А завтра решим, что с ним делать".

Парень отступил от двери, пропуская Петьку, и они сразу как провалились в тёмную украинскую ночь.

"Подожди, - сказал молодой махновец, - сейчас фонарь принесу".

Ждать пришлось не долго, но этого времени хватило, чтобы глаза привыкли к темноте и стали различать ворота, плетень, какое-то строение рядом с домом. Из него-то и появился махновец с керосиновым фонарём в руке...

Ефросиньей оказалась уже не молодая толстая и добрая баба, которая накормила Петьку оладьями со сметаной и уложила спать в сенях на скрипучей кровати, приятно пахнувшей чистым бельём.

Утром Петра растормошил Грицко и сказал одеваться: "Батько зовёт".

Махно сидел за тем же столом, в той же одежде и пил чай. Будто и спать не ложился. Предложения чаю в этот раз не последотвало.

"Ну, чего решил, Петро?" - прозвучал вопрос, как только Пётр переступил порог. Молодой человек неуверенно пожал плечами

"Что умеешь делать?"

И на этот вопрос - тот же ответ.

303 "А чего хотел бы делать?" - не унимался Махно.

"Я с металлом люблю работать", - наконец ответил Пётр (отец брал его на судоверфь и показывал всякие цеха. Больше всего Петру понравились литейный и кузнечный; ещё - модельный, но первые два больше всех. Об этом он и поведал Махно). Тот улыбнулся:

"С металлом, говоришь. Ну, тогда тебе прямиком в кузницу нужно идти, - к нашему Фёдору Ивановичу".

--------------------

И начал Петька свой трудовой путь подмастерьем у кузнеца Фёдора. Научился азам кузнечного дела: от разжигания горна, до выковывания простейших изделий: скоб, гвоздей, подков; подковать лошадь для него стало обыденным делом.

Могучий, добрый и абсолютно бесхитростный (правдивый) русский ремесленник с золотым сердцем и детской душой Фёдор Иванович учил Петра всему тому, что умел сам. Учил терпеливо, но настойчиво.

"Металл, ведь, не обманишь, - любил он повторять эти слова. - Дело не пойдёт, если перегреешь его, но и от недогрева - тот же результат. Металл немой, ничего тебе не скажет, но всё покажет".

И действительно: по команде учителя Пётр клал заготовку в горн, вставал на меха. Заготовка, нагреваясь, начинала менять свои цвета:

"Цвета каления" - как говорил Фёдор Иванович.

В нужный момент, а момент определялся по цвету заготовки, он выхватывал её из огня и начинал обрабатывать. Наблюдая за учителем, Пётр, в конце концов, уловил и зафиксировал в памяти тот - необходимый 304для успешной обработки болванки, цвет разогрева. Позже, обучаясь на судостроительном факультете Ленинградского политехнического института, Пётр узнал, что появляющиеся при нагреве стали цвета, меняющиеся в зависимости от температуры нагрева, имеют техническое название - "цвета побежалости".

У Фёдора Ивановича Пётр проработал до весны. Весна 1919 была ранней, дружной и тёплой. Быстро развернулись работы в поле. Но в то же время и военная обстановка обострилась - с юга на Москву пошёл Деникин. Из анархистской коммуны под названием "Голота" имени Розы Люксембург ушёл на войну их кузнец. Вот Петра и попросили помочь крестьянам в кузнечном деле. Через месяц в коммуну заехал Махно. Он и раньше приезжал, но с Петькой не встречался; приедет, соберёт крестьян, скажет речь, поработает наравне со всеми день, два и уедет в Гуляйполе. И в этот раз военная обстановка не позволила ему надолго задержаться в коммуне. Но в кузницу он всё-таки зашёл. Когда увидел Петра, то восхитился изменениям, которые произошли с парнем за несколько месяцев. Тот явно вырос и окреп.

"Да ты, я вижу, возмужал. Смотри-ка какие маховики накачал", - сказал он, имея в виду петькины плечевые бицепсы. Одобрительно похлопав Петьку по его, ставшей мощной и покрытой буграми крепких мышц, спине удовлетворённо добавил:

"Лихой казак!"

Так оно и было: за время каждодневного, на протяжении нескольких 305месяцев, физического труда, чередующегося с хорошим отдыхом, крепким сном и отменным ефросиньиным питанием, Пётр внешне преобразился: из подростка он развился в сильного, мускулистого, краснощёкого, выше среднего роста, юношу. В коммуне его поселили к вдове и та, также как Ефросинья, не ленилась кормить молодого кузнеца до отвала.

Махно явно любовался парнем, ловко управлявшимся с десятифунтовой кувалдой. Обнажённый по пояс, он напоминал античного атлета с картины, которую Нестор Иванович увидел в Москве у Третьякова.

"Ладно, парень, отдохни. Пойдём, поговорим", - сказал Махно Петру, когда тот закончил ковать изящную петлю для ворот. Они вышли из кузницы и уселись тут же - под раскидистым дубом на скамейке, грубо сколоченной из доски и двух чурбаков под ней.

"Ну как, нравится в кузнецах-то трудиться?" - спросил, улыбаясь, Махно.