Дома (а дом в понятиях Олега — уютная пещера либо княжеский терем, везде, где он прожил больше месяца, — дом; сейчас его самый надежный и временно любимый дом — драккар) Олег задумчиво просмотрел свой гардероб, встреча-то ответственная, можно даже сказать, официальная, как будут говорить в двадцатом веке, при галстуках. Посмотрел на пышный венецианский, в кружевах камзол, отшвырнул в сторону; потянулся за изящными итальянскими доспехами — опять не то, не на войну же собрался; посмотрел на свой киевский кафтан, опять не то.
— А, будь, что будет… Дал же мне Надир блошистую одежду дервиша, и где он только нашёл эту мерзость?
Ровно в полночь на середине пустоши, где, по легендам, были казнены восставшие гладиаторы и по ночам бродили их души, хватая незадачливых прохожих, встретились одетые в лохмотья двое дервишей-суфиев.
— Ну и как, договорился? — Надира слегка потряхивало.
— Пообещали, надо ждать, — Олег сделал вид, что тоже побаивается встречи, которая вот-вот произойдет.
— Долго? — Надир хрюкнул своим горбатым носом.
Олег не успел ответить, загромыхали громы, забили молнии, появилось огромное густое облако, запахло озоном и серой, посреди пустыря возник огромный огненный столб, раздался трубный, низкий, могучий голос и вопросил Надира:
— Веришь ли ты теперь в меня и в моего пророка Олега-Хельгу?
— Господь наш, я никогда не осмеливался сомневаться, но ведь ты — единый Бог! — с ужасом, не понимая того, что он говорит, Надир плюхнулся на колени и стал лбом биться об острые камни.
— Встань! Отныне ты верный помощник пророка моего. Если будет надо, я приду.
— Господи, не надо, уж лучше я через Олега!
— Да будет так!
Исчезли громы, молнии, облако растаяло в вышине. Ошеломлённый эмир стоял на коленях и что-то шептал. Олег прислушался; эмир, не верящий ни в бога, ни в чёрта, шептал:
— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, а не тех, которые находятся под гнетом, и не заблудших.
— Ну и как тебе представление? — в ушах Олега раздался весёлый голос создателя евреев и арабов.
— Впечатляет… да… Однако случайно он не тронулся умом? А то жалко, друг всё-таки, да не просто друг, а побратим.
— Так ведь ты же сам заказывал показуху! Ха! Так вот, оказывается, когда всё началось на Руси, ещё при Вещем Олеге! А то все говорят про потемкинские деревни, приписки, подкрашивание фасадов и про прочую лапшу на уши, — Саваоф возмущённо фыркнул.
— Тебе же ещё в ГУЛАГе вбивали, что не важен подход, а важен результат, вот ты и поверил. Нет чтобы по-человечески, сели, выпили, закусили, поговорили. Вон как ты сегодня у него в гостях развлекался, в три пуза жрал и в три горла пил, князь хренов. Нет у тебя уважения ни к богам ни к друзьям, стыдно должно быть тебе, Вещий, — искусственно возмутился Перун.
Вещий засмущался, ведь действительно не прав, хотел сказать что-то умное, как Надир внезапно подпрыгнул и бросился целовать новоиспеченному пророку руки.
— Да что ты, окстись, Надирушка!
С трудом передвигая ноги, Олег поднимался по трапу, трап скрипел, прогибался, плакал солёными морскими слезами. У спокойных, невозмутимых викингов затряслись бороды, им показалось, что это идёт не их вождь, а оживший из страшной древности зверобог. Под тяжестью Олега-зверобога корабль ухнул, внезапно накренился так, что несколько моряков вышвырнуло в море.
— Всем отдыхать три дня!
Два дня Олег провел в тягостных, тяжёлых раздумьях: как провести переговоры с владыкой Египта, как и где добыть артефакты, как сплотить викингов, которые уже ждут его у Синеуса, как начать строить флот?
К вечеру второго дня на корабль ввалились пьяные викинги.
— Конунг, по городу ходят слухи про прошлую, а может, даже про позапрошлую ночь — один страшнее другого, ну а мне больше всего понравилась такая вот трепотня: что той ночью из мусульманского ада пытались вырваться распятые гладиаторы, подкупленные Иблисом, но доблестное воинство Аллаха во главе с Джибрайлом, разгромило их и загнало назад, в ад!
Олав пьяно захохотал:
— А это наш конунг развлекается!
Олег сумрачно посмотрел на разбитые в кровь кулаки кормчего, на его распухший нос:
— Ты хоть знаешь, кто такие Иблис и Джибрайл?
— Из-за того, что не знаю, в морду и получил. Я сказал, что Иблис — борец за справедливость, — кормчий громко икнул, — а Джибрайл — тюремщик и слуга ада, что ребята — молодцы, рванули на свободу, а их, как гладиаторов, — назад в клетки, чтобы в аду ромеев и всяких чертей-начальников развлекать.
— Да-а-а, дела, нас теперь и поджечь могут. Ты всё перепутал. Иблис — Сатана, Джибрайл — вестник Аллаха. Быстро, — рявкнул Олег, — собирай команду! Сегодня сматываемся, нас за такие твои слова на кол посадят или повесят — на выбор. А я сбегаю кое-куда, и быстро, нет, очень быстро, — плывём в Египет. Кот! К ноге! Будешь распугивать стражу и прохожих!