Игры на свежем воздухе

– Но это не всё! – Петра Алексеевича окрыляло вдохновение. – Может случиться и так, что объектом опеки окажется хам, мужлан и бесчестный тип. В таком случае помощь будет иная. Назовём её условно принудительным благом, тоже тайным, – в дело пойдут поучительные трудности, вразумляющие испытания, очищающие страдания и… Чёрт знает что ещё! Тут помощь может иметь самые непредсказуемые формы.

– Детективный жанр посрамлён! Ведь для того, чтобы постоянно оставаться в тени, рыцарю тайного добра следует быть изощрённее мошенника! Или даже шпиона… – Иванюта едва не подпрыгнул на месте. – Вообразите: опер Дукалис распутывает не преступление, а благодеяние! Хотя Дукалис вроде из убойного…

– Для этого нужна малость, – заметил Цукатов. – Благодеяние должно оказаться вне закона.

Они немного поспорили: обязательно ли скрытому добру быть вне закона, чтобы расследование связанных с ним обстоятельств вызвало интерес, или достаточно магнетизма самой его сокрытости? После чего профессор предложил взглянуть на обсуждаемый вопрос шире. Ведь тайное благодеяние как действие с не вполне осознаваемым побуждением (наслаждение собственной анонимностью? чувство солидарности с такими же затейниками-анонимами?) и уж точно не имеющее никакого корыстного основания (другое дело – тайное зло: за ним всегда стоит чей-то интерес) может оказаться лишь частным случаем проявления левшизма. Он так и сказал: «левшизма». Пётр Алексеевич подумал, что профессор имеет в виду заповедь про левую и правую руку, но Цукатов пояснил, что подразумевал тульского левшу как архетип безотчётной тяги к предельной безукоризненности. То есть, чёрт дери, такого отношения к делу, когда мастер совершает сверх того, что требуется, не для заказчика, который об этом даже не узнает, а рассчитывая на оценку Всеведущего. Иначе почему тулякам оказалось мало

поставить блоху на подковы – им ещё понадобилось отчеканить на каждой подковке имя мастера, её изготовившего, хотя виньетку не видно даже в самый сильный мелкоскоп. То же и цеховые мастера Средневековья, покрывавшие затейливым узором внутреннюю поверхность ножен, или помещавшие на крышу собора чудесные изваяния, которые видны только птицам и ангелам.

В свою очередь Пётр Алексеевич посетовал, что в новые времена, презирающие любые мотивы, кроме экономических, явление левшизма, как бессловесной молитвы мастеров, молитвы делом, к сожалению, практически сошло на нет. Торжествующая власть чистогана подсечно-огневым методом выжигает или перекраивает на свой лад все заповедные области, где струение денежных потоков затруднено. Если дух святой дышит где хочет, то дух стяжания всё вокруг себя заполняет ядовитыми парами, создавая атмосферу, в которой, кроме миазмов наживы, больше нечем дышать. Таким образом выжигается и священная роща тайного благодеяния. Причём выжигается основательно, на корню – исключается сама возможность подобного мотива. Что он имеет в виду? Пожалуйста! Каждый из нас может допустить, что кто-то исподтишка бросает муху в его тарелку с супом. Но предположение, что кто-то тайком вытаскивает мух из его тарелки, выглядит совершенно невероятным. Не может такого быть – или померещилось, или милость Божия… Поэтому, не кривя душой, можно заявить, что в мире чистогана тайное благодеяние, по существу, уже находится вне закона.

Иванюта подхватил тему и вспомнил Карла Поппера – его термин «открытое общество». Чем занимаются сегодняшние политики? Это же форменный груминг! Подобно обезьянам, они ищут друг у друга в шерсти блох и, найдя, радостно демонстрируют улов избирателю. Нас окружает социальное тело, которое стремится быть прозрачным, как медуза, и потому не терпит никакой скрытости, никаких тёмных пятен и загадочных побуждений. Включая побуждение к тайному благодеянию. Мир, исповедующий экономику как свою основную религию, молится лишь на прибыль и пользу, а это – другие имена корысти. Именно деньги и их движение составляют материальную, а теперь, пожалуй, и духовную основу открытого общества. Предприимчивость и конкуренция, как добросовестная, так и недобросовестная, – пружинки в заводном механизме этого общественного органчика, а лень и экономическое равнодушие некоторых его деталей – всего лишь системные помехи. Сопротивление материала, которое подлежит учёту. Но если с Обломовым открытое общество ещё готово мириться как с неким инертным элементом, не вступающим в реакцию с окружением, в то время как остальные Штольцы непрестанно химичат, пытаясь произвести из отношений с окружением выгоду, то с явлением тайного благодеяния открытое общество не станет мириться никогда. Потому что с позиции экономики оно непредсказуемо, а стало быть, это несистемная помеха, трещинка в несущей конструкции, грозящая разломом всей модели.