– Вот, – пожимая руку гостю, Пал Палыч кивнул на трепещущую бабочку, – в дровах заснула. Принёс полешек растопить камин, думал – мёртвая. Ан нет – отогрелась.
В камине и вправду плясал весёлый огонь.
– Простите меня, Пал Палыч, если было что не так. – Пётр Алексеевич погрузился в тёплую пучину какого-то беспредметного метафизического раскаяния. – Всё по глупости, не по злобé…
– Бог простит, Пётр Ляксеич. И вы зла ня держите. Мы люди ня учёные – бывает, где-то что ня так поймём…
Пал Палыч широким жестом пригласил гостя на диван.
– Гляжу, у вас на дворе новые ульи. – Пётр Алексеевич крутил на пальце подвешенную на петлю флешку. – Сами мастерите или заказываете?
– Какое… – отмахнулся хозяин. – Это вон Нина рукодельничает – мастерит скворечники. Есть у ней к дереву влечение, любит с им возиться. Ня скворечники – терямки из сказки. – Пал Палыч усмехнулся, но мягко, одобрительно. – Когда я у богатого работал, у него станки, так я там пчалам домики делал. А сам я без станков – тяперь мне никак. Покупаю у одного опочецкого…
– А когда у богатого работали – и ему, и себе мастерили?
– Не… – помотал головой Пал Палыч. – Только ему. Я ня воровал, ни единого домика… Разве по мелочи – гвоздик какой. У него в Вяхно цех столярный, две видеокамеры – какого тут возьмёшь? Я когда у кого-то работаю, я честно… – Пал Палыч впал в небольшое волнение. – Эти домики – всем хорошо, только дятлы долбят. Они, домики, в одну доску – одностенные, но пчёлы зимуют по тяперешним зимам. Ты вот так корпуса ставишь друг на дружку, а они вот сюда, в паз, долбят. – Пал Палыч показал руками воображаемые корпуса и ткнул пальцем в незримый паз. – С осени, с ноября, и начинают. Дятлы – один недостаток.
– Что там дятлу искать? – удивился Пётр Алексеевич, никогда прежде не слыхавший о такой напасти.
– Так он соты, мёд – только дай! Вот такую дыру выдолбит, – Пал Палыч показал увесистый кулак, – и тягает. Но дятел ня наш, а зялёный. Наш пёстрый, с шапочкой, с красным крылом – красивый, а этот – зялёный.
– У Александра Семёновича на ульях дятлов ни разу не видел.
– Так у Ляксандра Сямёныча ульи двустенные, старые – дятлу някак, – пояснил Пал Палыч и задумался. – Хорошо, напомнили: тёплый день встанет – съезжу, посмотрю, как ваши пчёлы пярезимовали.
У Петра Алексеевича и в мыслях не было напоминать Пал Палычу, живущему на земле и всегда имеющему ту или иную собственную заботу, требующую неотложных усилий, о каких-то посторонних делах.
– Мне, Пал Палыч, ей-богу, неудобно… – Он и в самом деле чувствовал неловкость из-за бескорыстного, едва ли не родственного усердия, с которым Пал Палыч опекал крошечную пасеку Александра Семёновича (в свои без малого девяносто тесть имел ясную голову, но ворочать тяжёлые крышки ульев, ловить рои и таскать полные мёда магазины ему уже было не по силам – что могли, брали на себя Ника, Полина или Пётр Алексеевич, но это по случаю, наездами, а пасека, даже такая крошечная, требовала регулярного внимания), с такой же бескорыстной готовностью Пал Палыч помогал всему их семейству и в любом другом деле: подыскать работника, чтобы поправить забор, выкосить участок, выпилить лозу по берегу реки или опять же что-то по охоте…
– Вот вы спрашиваете, чего я прихожу и бесплатно помогаю вам с пчалами. – (Пётр Алексеевич действительно уже не раз высказывал Пал Палычу на этот счёт свои соображения: мол, есть силы тянуть дело самому – тяни, нет – закрывай лавочку или нанимай кого-то, а чужих людей, да ещё задарма, не впрягай.) – А я ня только вам, я и другим. Потому что это я ня для вас и ня для них, а для себя… – Пал Палыч дважды ударил себя кулаком в грудь. – Почему для себя? А для того, чтобы прийти туда, в тот мир, – взгляд Пал Палыча скользнул вверх, – и сказать… Вот как пяред Богом пяред вами – сказать каждому, кого там встречу: а мне ня стыдно глядеть тябе в глаза, потому что я нёс добро. Как можно больше нёс добро. А зло… Ну, извини, с им я, как мог, так и боролся – по своему разумению.
Пётр Алексеевич молчал, боясь неосторожной репликой невзначай увести разговор в сторону: слова Пал Палыча неожиданным образом напрямую рифмовались с темой недавнего симпозиума на Кузнечном.