Игры над бездной

У Рустама с безами были свои, особые отношения, тянувшиеся еще со времени до Катастрофы. По его простому убеждению, если человек, уезжавший с бе-зом, ведет себя странно, значит, его били. Или даже пытали какими-то своими изощренными способами.

– Нет. Да… – рассеянно ответил Стас. – Ничего страшного.

– Сандра сказала, как только ты приедешь, чтобы шел к ней…

– Хорошо. – Стас обошел вышибалу и стал медленно подниматься по ступенькам.

Как-то выбил его разговор с Максимкой из колеи. Только недавно сам перед собой хвастался, что научился прерывать ненужные и неприятные воспоминания, как тут же… Стас потер лоб, оглянулся на Рустама.

– А знаешь, парень, ты скажи этой стерве, что я буду у себя. И если она захочет – пусть зайдет.

Рустам от удивления икнул, Стас похлопал его по плечу.

– Только так, – пробормотал Стас. – И никак иначе.

В конце концов, кто тут целый консул? А кто – всего лишь повелительница шалав? Пусть каждый знает свое место.

Если она захочет с ним поговорить – пусть придет и поговорит. Или если просто захочет…

Только поднявшись на третий этаж, Стас понял, что разговаривает сам с собой. В голос, не стесняясь. Почти два года ему удавалось держать воспоминания под контролем. А сейчас…

Наверное, это поездка в Нагорный. И беседа с Максимкой.

– Долбаный язычник! – выкрикнул Стас, пытаясь найти в карманах брюк электронный ключ от своего номера. – Тварь черномазая!

Дверь открылась, Стас вошел в номер, нырнул в лиловый полумрак, заполнивший комнату до самого потолка. Успел добежать до туалета, включить свет и упасть на колени перед унитазом.

Его вырвало.

Потом еще раз, но уже желчью.

«Кофе со сливками и сахаром, – подумал Стас. – Бутерброды с сыром». Спазм снова согнул его почти пополам, но ничего не вылилось – желудок был пуст.

Стас вытер правой ладонью подбородок – липкое, мерзкое. Встал с колен. Воды в кране не было. Левой рукой набрал воды из ведра, вначале вымыл правую руку, потом – лицо. Несколько раз прополоскал рот.

Вот теперь его достало по-настоящему – из зеркала на Стаса смотрело бледное до синевы лицо, с кривящимися губами и дергающимся правым веком.

И пальцы рук дрожали.

Он ведь ничего ни от кого не хотел. И ничего не просил.

Максимка ни хрена не понял. Он не прятался ни от кого и ни от чего. И не пытался переждать трудные времена, затаившись в «Парадизе». Он просто хотел забыть кое-что…

Напрочь забыть.

И ему ведь почти удалось. Почти удалось. А теперь…

Стас замахнулся на зеркало, но в последний момент удержался – не ударил.

– Что, Стасик? – спросило отражение. – Значит, даже в истерике помнишь, что кровь останавливать нечем? Жить, значит, хочешь? И в истерике биться, и жить?

Стас провел мокрой ладонью по зеркалу, словно пытаясь стереть свое собственное отражение.

– Все мы хотим жить, – сказал Стас. – И ты тоже хочешь…

Свет мигнул и погас.

– Вовремя! – провозгласил Стас, выходя из ванной в комнату. – Я успел насладиться зрелищем двух бутербродов и чашки кофе, превратившихся в рвоту. День прожит не зря.

Он упал на кровать.

Нужно было снять с себя кобуру, рука даже потянулась к пистолету. И замерла на полпути.

«А ты уверен, – спросил себя Стас, глядя в лиловый потолок, – что не пустишь себе пулю в голову, как только пистолет попадет тебе в руки? Не уверен? Тогда лучше положи руки вдоль тела и замри. Прикинься частью этой лиловой пыльной духоты и замри. Только глаза не закрывай, – напомнил себе он. – Мало ли что тебе снова примерещится? Или, что еще хуже, вспомнится.

Например, то, что случилось потом… Что он потом видел, пока «суперсобака» преодолевала последние километры до Харькова…

– Стоп! – скомандовал Стас памяти, но, видно, в голосе не было силы. Или память окончательно взбунтовалась.

…Аристарх стоит на коленях. Перед ним два тела, мужчина и женщина. Судя по одежде и по украшениям женщины, не бедные. Аристарх вынимает из руки мужчины аппарат, тот самый, что был у него в купе. Осторожно вынимает. Стирает с корпуса кровь и пыль. Кровь – свежая, еще не застыла. Аристарх подносит камеру к своему лицу, что-то переключает.

Поворачивается, будто снимает круговую панораму. Или на самом деле решил запечатлеть дымящийся остов мобиля, окна домов с выбитыми стеклами, стены, покрытые следами от пуль и пробоинами.

На лице Аристарха странное выражение – потрясение? восторг?

Женщина шевельнулась, Аристарх опускает объектив, наклоняется к самому лицу женщины, словно хочет заглянуть в ее глаза. Мальчишка что-то говорит – Стас не слышит, что именно, но видит, как шевелятся его губы. И как шевелятся губы женщины.

Она поднимает руку с растопыренными пальцами. С них стекает кровь, мальчишка чуть отстраняется, потом, продолжая снимать левой рукой, правой нашаривает сбоку от себя обломок стены. Бетон или кирпич, Стас не разобрал.

Женщина что-то говорит, мальчишка снимает, пальцы его правой руки обхватывают камень. Взмах, удар… Камень скользит по лицу женщины, раздирая кожу на виске. Мальчишка, не прекращая съемки, бьет снова и снова. Все сильнее и сильнее, не отрываясь от камеры и не отводя объектива…