Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера. 1943-1944

«Мой фюрер, я всегда признавал ваше величие, вашу железную волю, которая поддерживала вас и национал– социализм в трудные минуты. Вы провели великую и почетную битву. <…> Проявите свое величие еще раз и положите конец безнадежной борьбе. <…> Я ухожу от вас, оставаясь ближе к вам, чем вы это представляете».

Шлабрендорф вскоре оказался в группе воистину выдающихся заключенных. Периоды одиночного заключения нарушались вызовами на допросы и посещениями душевой, куда также приводили других обитателей тюрьмы. Среди них были Остер, Хассель, Герделер, Мюллер, Попиц, Лангбен и даже Канарис и Фромм. Хотя заключенным было запрещено разговаривать, все же им удавалось переброситься несколькими словами. Охранники часто проявляли показное дружелюбие, бывшее одним из методов добывания информации у людей, которые никогда не знали, что их ждет в ближайший час, и потому их нервы были напряжены до предела. Зачастую кто-то из охранников, обычно старый полицейский служака, выказывал враждебность к Гитлеру и симпатию к его врагам, а некоторые заключенные, назначенные на выполнение хозяйственных работ, старались сделать то малое, что они могли, для людей, являвшихся членами движения Сопротивления.

Первый допрос Шлабрендорфа вел комиссар Хабекер из криминальной полиции. На заключенного надели кандалы и отвели в комнату для допросов. Хабекер стал требовать признания, утверждая, что имеет показания многих свидетелей и не сомневается, что Шлабрендорф напрямую замешан в покушении на жизнь Гитлера. Но только Шлабрендорф интуитивно почувствовал, что гестапо почти ничего не знает о его деятельности, и решил все отрицать. У него было некоторое представление о методах гестапо – ложь о множестве свидетелей, поддельные документы и письменные показания. Шлабрендорф упорно отрицал все, и гестапо перешло к следующей стадии допросов.

Первым делом его сковали цепями по рукам и ногам и оставили в таком состоянии на весьма продолжительный период. Это лишь в первое время укрепляет стремление бороться, а потом ведет к тяжелой депрессии. Как и остальные узники, Шлабрендорф жил впроголодь и мог быть вызван на допрос в любое время дня и ночи. Допросы зачастую продолжались много часов. Шлабрендорф неустанно повторял, что ничего не знал ни о заговоре, ни о его участниках. Следствие зашло в тупик. Гестапо нужно было не столько признание Шлабрендорфа о его собственном участии, сколько информация о других заговорщиках.

По словам Шлабрендорфа, меры третьей степени и пытки усиливались с ростом разочарования допрашивающих: долгие периоды ожидания в приемной перед вызовом к следователю, разная техника допроса, быстро сменяющие друг друга. За оскорблениями и побоями следовали спокойная беседа, затем призывы к чести и совести, разговоры о присяге, потом снова оскорбления… Все это было рассчитано на уничтожение воли к сопротивлению. Комиссар часто бил Шлабрендорфа по лицу, но что было стократ хуже – он позволял этим заниматься своей секретарше, двадцатилетней девице, которая получала явное удовольствие, нанося удары закованному в кандалы и наручники беспомощному человеку, и даже часто плевала на него. Шлабрендорф держался стойко и приводил следователей в еще большую ярость, спокойно указывая на незаконность их действий.

Однажды ночью Шлабрендорфу пригрозили пытками, если он будет продолжать упорствовать, но он не сдался. Пытал его сам Хабекер вместе с секретаршей. Вначале сковывали руки наручниками за спиной, после чего пальцы поочередно вставляли в специальный аппарат, который загонял шипы в кончики пальцев.

Затем аналогичным устройством зажимались его ноги и бедра, а его самого привязывали к специальному каркасу, наподобие кровати, накрывали голову одеялом и при помощи винтов загоняли в нижние конечности острые зубцы. А далее – средневековое растяжение на раме, которая позволяла растягивать привязанное тело либо постепенно, либо болезненными рывками. Вслед за этим – избиение жертвы тяжелыми битами, так что его тело, связанное в наклонном положении, постоянно падало вперед всей своей тяжестью на голову и лицо. Комиссар сам руководил пытками и откровенно наслаждался зрелищем. Все эти методы были направлены не только на причинение сильной боли допрашиваемым, но и на достижение максимально возможных их унижений.

Пытки закончились только после того, как Шлабрендорф потерял сознание. Когда его волокли в камеру, даже охранники пришли в ужас. Его бросили на кровать. Одежда и нижнее белье, превратившиеся в лохмотья, были пропитаны кровью. Шлабрендорф был силен физически, но все же на следующий день не смог подняться из-за сердечного приступа. Ему дали немного прийти в себя, после чего пытки возобновились.