Их любимая злодейка

Сердце колотится. В горле пересыхает. Я перестаю дышать. Срастаюсь с дверью, вся обращаясь в слух. Слова «артефакт» и «могущество» ударяют в голову как крепчайшее вино и начинают стучать в висках, не переставая. Артефакт и могущество. Артефакт и могущество. Божественная сила или дьявольская — не важно, я согласна на любую. Согласна на всё.

— Что надо сделать с камнем, чтобы заставить его заработать? Ты знаешь? — спрашивает дядя с неприкрытой алчностью в голосе.

— Не уверен, что артефакт следует трогать, — с сомнением отвечает отец. — Ходят слухи, что проклятие падёт на всякого, кто попытается присвоить силу камня. Что за могущество придётся заплатить собственной душой. 

— Ты веришь в эти страшилки для детей?

— Не верю, но рисковать не хочу. Мне хватает той силы, что у меня есть. Не знаю, как ты, а я дорожу бессмертной душой.

Голоса за дверью стихают, и я начинаю бесшумно пятиться. Услышанное не даёт покоя, вертится в голове, превращается в навязчивую идею.

Я вдруг ощущаю себя поездом, сошедшим с рельсов и мчащимся на полном ходу в неизвестном направлении. Не способным затормозить, даже если впереди обрыв или скалы. Человеком, за спиной которого рассыпается дорога и которому не повернуть назад.

Отец дорожит бессмертной душой. Я — нет. Ради силы, ради свободы, ради того, чтобы избавиться от отцовского гнёта, от тошнотворного чувства беспомощности, от клокочущей внутри запредельной ярости, я готова продать душу кому угодно — принести в жертву всю свою суть, заплатить любую цену, даже самую высокую, лишь бы сорвать с себя ненавистный ошейник.

Так уж вышло, что девочка, боявшаяся проклятий, осталась на полу сырого подвала, погибла под пытками, захлебнулась холодной водой, куда её макали головой снова и снова, требуя подчиниться. Та, кто выжила и всё-таки подчинилась, страшилась одного — рабства. И знала: хуже, чем уже есть, быть не может.

Глава 56

Мхил Дракар

Два долгих месяца я притворяюсь послушной — самой послушной дочерью во вселенной. Я заставляю отца поверить в то, что смирилась со своей судьбой, с женской участью, с потерей магии. Не просто покорилась его воле — нашла его решение правильным, единственно верным. «Спасибо, отец, за твою мудрость, за то, что направляешь меня, глупую женщину, слабую и умом, и духом. Родители всегда знают, что лучше для их детей».

Он верит. Верит каждому слову, каждому смиренно опущенному взгляду, каждой маленькой и большой лжи. Ну, и кто из нас слаб умом?

Главная ошибка отца — он уверен: настоящий враг — только мужчина.

А я… Кто я? Всего лишь грязь под ногами, ничтожество, бездарность, разменная монета в его игре.

Я видела своего жениха, этого богатого, влиятельного борова. Борясь с тошнотой, улыбалась ему с наигранным смущением. Краснела щеками. На самом деле от гнева. Едва сдержалась, чтобы не плюнуть в обрюзгшее лицо, когда ощутила бедром якобы случайное прикосновение.

Ненависть. Ненависть и ярость становятся моими опорами — тем, что позволяет идти вперёд, не оглядываясь.

Любое проклятие лучше перспективы оказаться в постели с похотливым козлом, стать бессловесной куклой.

Отец непозволительно расслабляется. Не ждёт подвоха, не верит, что у его дочери, у любой женщины есть зачатки разума. Мне это заблуждение на руку. Я наблюдаю, выжидаю, подслушиваю — готовлюсь нанести удар.

Со временем я отмечаю все отцовские привычки, нахожу в поведении закономерности. Например, теперь я знаю, где хранится нужный артефакт и как часто отец достаёт его из сейфа.

Обычно это происходит вечером, перетекающим в ночь. Накануне отец опустошает две–три бутылки вина из домашнего погреба. Затем гремит сапогами по лестнице. Так оглушительно, что и колокольчик на шее не нужен.

Вскрыть сейф, запечатанный охранными чарами, я не смогла бы даже без блокатора на запястье. Поэтому у меня есть план. Я вычисляю вечер, когда отец опять зальётся вином по горло, и прячусь в кабинете за длинной портьерой. Приоткрываю окно. Жду.

Чтобы мой план удался, мне нужно немного, самую чуточку магии. И просто бездна решимости.

Я кладу руку с браслетом на подоконник, заношу над ней кухонный молоток и призываю эту бездну решимости. Необходимо избавиться от блокатора. Снять его можно, лишь превратив кости ладони в кашу.

Я сжимаю зубы. Опускаю молоток. Ненависть и ярость — мои обезболивающие.

Кровь течёт из прокушенной губы по подбородку. Беззвучно рыдая, я стягиваю браслет с искалеченной кисти, и та повисает окровавленной тряпицей. Во мне столько злобы, что даже дьяволы позавидуют.

Дверные петли скрипят. Отец вваливается в комнату и нетвёрдой походкой направляется к сейфу. Сейчас он его откроет, снимет магические печати и будет долго любоваться голубоватым светом кристалла, но присвоить мощь артефакта, как всегда, не рискнёт.

В отличие от меня, слабой духом женщины.