Иктанэр и Моизэта

— Я с ума сошел! Говорю так, будто Моизэта меня любит. Но она гордячка. С ней не будет полуслов. Она или полюбит, или возненавидит. Но со дня, когда я с ней переговорю, она не останется безразличной. Что же я буду делать, если она меня возненавидит?

Он задумался и затем, едва слышным голосом, почти шепотом, сказал:

— Но почему бы ей меня не полюбить? Кроме Фульбера и ее отца я тут единственный мужчина, которого она видит. Все прочие обитатели Затерянного острова — или монахи, или — невольники. Мне сорок лет, но на вид мне еще можно дать тридцать пять, благодаря моему происхождению из семьи нервных и худощавых людей, которые умирают не старея. Почему бы ей меня не полюбить?

И целых три часа этот гениальный изобретатель, которого логика привела к анархизму, судьба спасла от эшафота, а любовь снова привязала к жизни, — этот человек высшего порядка допытывался от себя, каково будет его положение в грандиозной борьбе, загорающейся между этими двумя индивидуумами, и всем остальным миром, если восемнадцатилетняя девушка, которую он видел всего четыре раза, не решится его полюбить! Достигнув, наконец, того поворотного пункта существования, когда сердце начинает преобладать над умом, Шарль Сэверак находился на распутье двух дорог: одна — любовь, ведущая ко всем добродетелям, облагораживающая человека, и другая — ненависть, чреватая всеми преступлениями. И Моизэте вскоре суждено было по своему усмотрению решить судьбу Сэверака.

Треск сигнального звонка вывел внезапно Сэверака из его мира дум. Поднявшись, он протянул руку и нажал одну из кнопок у изголовья кровати. Это был его ответ и он означал, что можно войти. И тотчас же шаги послышались в курительной комнате, дверь спальной отворилась и на пороге ее показался Сципион.

— Меня послал господин, — проговорил негр. — Господина Сэверака просят пожаловать в столовую, где его прибор будет находиться всегда.

— Хорошо!

Негр поклонился и вышел.

— Наконец, я теперь хоть буду видеть ее по меньшей мере два раза в день, — воскликнул инженер. — В полдень и в восемь часов вечера! Правда, что Фульбер и Оксус будут там же. Но я сумею сказать глазами и сумею читать в глазах Моизэты!

Он сбросил прикрывавшую его белую блузу и заменил ее серой фуфайкой, оставлявшей ему открытой шею, и туго подпоясался ремнем из серой кожи.

— Впрочем, — проговорил он с решимостью, — я переговорю с ней сегодня же. Я подстерегу ближайший случай и не пропущу его, не воспользовавшись. Необходимо признаться ей в этой любви, которая меня в одно время и мучит, и обнадеживает. Надо узнать, какого рода чувства питает она ко мне. А если она отвергнет меня…. О, нет! Пожалуй она прикинется удивленной, пораженной. Попросит у меня времени подумать! Сегодня 13 марта. Я ей дам две недели. Я хочу иметь ее ответ к 28 марта, т. е. за три дня до того, как всесветный конгресс в Марселе ответит на ультиматум Фульбера. И если она меня оттолкнет, то горе этому монаху, горе Оксусу, горе этому человеку-рыбе, горе всем обитателям Затерянного острова… А Моизэта будет моей, хотя бы для этого мне пришлось перевернуть весь мир.

Столовая находилась в верхнем этаже, в том коридоре, в котором находились частные помещения Оксуса и Фульбера. Когда Сэверак вошел, монах, ученый и Моизэта уже стояли вокруг стола.

— Сэверак, — проговорил Оксус, — и это в первый раз, что он звал своего сотрудника, не прибавляя обычного «господин», — Сэверак, отныне вот ваше место.

Инженер поклонился, приветствовал Моизэту и извинился, что явился несколько с опозданием. Потом все уселись.

Стол был квадратный. Каждый занимал целую сторону стола. Оксус — напротив Фульбера, и Моизэта — напротив Сэверака.

За столом говорили немного: Оксус и Фульбер были всецело поглощены мечтами о мировом господстве, а Моизэта не могла отрешиться от мысли о таинственном молодом существе, которое она увидела утром. Что касается Сэверака, то под внешней невозмутимостью он старался скрыть бурные чувства, которые внушал ему вид молодой девушки. Немножко бледная и усталая, Моизэта казалась еще красивее обыкновенного. Когда она поднимала глаза и взгляд ее встречался с Сэвераком, то от вида этих почти неотрывно прикованных к ней глаз, ею стало мало по малу овладевать жуткое чувство.

Спицион быстро и молчаливо исполнял свои обязанности, убирая тарелки и подавая блюда, которые приходили к нему по маленькой электрической подъемной машине.

Обычно Оксус и монах любили развлечься от своих занятий разговором с Моизэтой, поэтому такое, почти тоскливое молчание за столом четырех человек показалось бы чем-то грозным на взгляд всякого постороннего наблюдателя. Но из собеседников все были так поглощены собственными мыслями, что никому в голову не приходило подумать о странности этого общего молчания.

Когда убрали десерт, Фульбер поднялся первый и обратился к инженеру со следующими словами:

— Сэверак, после сиесты мы вас ждем в лаборатории.