Илья Муромец. Святой богатырь

«Но ведь Киев – самое гнездо языческое! – думал Соловей. – Там ведь самое большое славянское языческое капище. Не так давно туда всех знаменитых идолов свозили. На горе им святилище строили… Правда, с этими идолами не все гладко вышло: разные племена почитали разных богов. Своих богов, как родичей, не отдавали, а чужим богам не служили, а ругались! Потому бывали на местах служения такие драки, что до муромских лесов про них слухи докатывались…»

И хоть, говорят, сильны и другие боги в Киеве и служат своим богам и христиане, и подольские иудеи, и даже мусульмане, что приняли новую веру и вынуждены были бежать с Волги, а все же главные боги, Перун да Сварог, – боги славянские, языческие. Им Киев-град и все племена – варяги, русы, древляне, тиверцы, уличи, северяне-вятичи, радимичи, полочане, словены – жертвы несут да костры возжигают. А боги мери, чуди, веси, муромы на Перуна да Сварога походят, потому Киев-град Соловью не враждебный. Боги не оставят Одихмантьевича, который всегда служил им. Кормил их кровью и жертвы всякие приносил, в том числе и пленников. Так что ехал в Киев Соловей, надеясь, что князь его вернет в его земли, только заставит клятвы на верность принести и служить Киеву, как уже не однажды делали другие киевские князья: Хельги-старый, Янгвар, которого за жадность разорвали меж двух берез древляне, Хельги – регина русов, Святослав-князь, а вот теперь – Владимир…

И не было особого труда клятву принести новому князю. Старый-то погиб, стало быть, и клятвы ему нет. Можно теперь и новому князю покориться.

Правда, Соловей клялся в верности хазарам… Но хазары далеко… Да и обязательств своих он не нарушал. Рабов поставлял на Великий шелковый путь исправно. Кстати, может быть, в Киеве община подольских хазар-иудеев заступится за своего союзника, за верного Соловья-разбойника. А уж он потом рабами от них откупится. Надежды у Одихмантьевича были, и небезосновательные. Но меркли они, когда видел он широкую спину Ильи. Человека, для него совсем непонятного: ни киевского князя дружинник, ни князь, ни вождь… Клятв никому никаких не давал, а вот рвется в Киев! Пленника везет, который в Киеве, может, и гостем будет, а сам Илья – пленником! Но едет! И работорговцам Соловья не продает, и выкупа не берет… Непонятный, как тот невидимый Бог, которому он постоянно молится, человек этот, Илья из Карачарова…

Неторопливой хлынцой-трусцой шел крошечный отряд Ильи Муромца, сидня карачаровского, а слава бежала далеко впереди. Невидимые в лесах охотники присматривались к проезжающим да весть в свои становища несли. А как прошли Ильины отроки полпути – поредели леса. Стали слева появляться в рощах сначала поляны великие, а затем уж поля пошли, где рощицы малые гривками держались да затягивала, буйная на переломе лета, все овраги зелень. Начала краснеть бузина, начали розоветь бока у диких яблок, что попадались вдоль тропы-дороженьки…

В попадавшихся редко селищах и погостах путников встречали радушно. Соловья разглядывали с любопытством. Много про его куражества наслышаны были. Иные дивились, что он человек собою, потому – ходили слухи, будто он птица-оборотень.

Раза два летели из чащи в путников стрелы да выскакивали лихие разбойники. Однако их Илья на щит брал да плетью одной учил. Панцирь его стрелы пробить не могли, а в бою рукопашном никто с ним не мог сравниться.

– Что-то больно легко идем! – вздыхал Илья. – Говорили, что дорога вовсе непроезжая, ан вот нам и супротивников нет…

– Нет, потому что слава о тебе пошла как о воителе, – говорил старый гридень. – А случись тут крестьянину ехать неоружному, так и ждать долго не придется – наскочат лихие людишки. Известное дело: вдоль дорог племена разбоем живут. А ты иди да радуйся, что тебя не тревожит никто…

– Это меня всего более тревожит! – вздыхал Илья. – Когда хорошо все – мне особенно боязно. Беды жду!

– Да ну тя, накличешь еще, – плевался гридень.

Так и далее странствовали…