Иллюзия преданности (СИ)

Он сперва не понял, что это за алые кляксы тут и там растеклись по серым камням мостовой. Все-таки слишком долго прожил в Академии и стал воспринимать красный цвет как угрозу. Почти забыл, что в преддверии Темной декады Белый город расцветает гирляндами маленьких и больших фонариков.

Сами риорцы, может, и не развешивали бы искорки в бумажных фонариках по веткам деревьев — ходили разговоры, что старые традиции в новые времена выглядят двусмысленно, тем более, когда открыты все границы, и смысл благословений предков теряется, если под ними свободно проходят чужаки. То, что прежде было личным делом, своеобразным способом общения с мертвыми родичами, постепенно превратилось в декорации невесть какого праздника. Темной декады. Самой длинной и мрачной декады, вобравшей в себя жуткие поверья всех народов, обосновавшихся на Восточном побережье вообще и в Акато-Риору в частности.

Так что живые огоньки у домов развешивали сами риорцы, а вот цепочки фонариков на улицах, на ободранных зимним ветром деревьях появлялись исключительно по инициативе магистрата. Обычно ничто не мешало им висеть там хотя бы до самой долгой ночи, но в этом году у погоды были другие планы. Жестокая гроза со шквалистым ветром и дождем разметала беспомощные фонарики, расплющила кляксами на мостовой.

Смотреть на это было неприятно. Терри поморщился, будто под нос ему сунули соленую треску. Он подумал, сколько денег и труда вложено в эти гирлянды. И в одночасье все эти деньги и труд многих людей превратились в мусор, в ничто. И кто в этом повинен?

«Как так получается, что каждый риен из казны так важен, когда речь идет о хищениях, и так ничтожен, если потратить его на бумажные фонарики?» — хмыкнул он про себя. С его точки зрения, разница если и существовала, то не в пользу бессмысленных трат. Впрочем, его душа никогда и не вожделела портфель чиновника. Так вышло, что сын Лассель Риамен презирал если не сами деньги, то науку распределения денег — уж точно. А в особенности после того, чему стал свидетелем на суде.

Он прошел мимо той равинтолы, на террасе которой когда-то ждал шефа искателей. Столики сейчас стояли голые и пустые, а все стулья были составлены друг на друга и крепко связаны между собой, чтобы не разметало ветром, — и для надежности — прикручены веревками к перилам. Под ногой что-то хрустнуло и вроде даже кольнуло сквозь подошву. Терри отступил на шаг и наклонился. Он не сразу узнал стеклянную искорку для бумажного фонарика в этой грязной скорлупке, щетинившейся обломанными краями навстречу низкому серому небу. Вот именно такую искорку, хрупкую и быстро выдыхающуюся, Арри и задумал превратить в крылатого светляка, когда верил, что это кому-то нужно в Академии.

Теперь, кажется, уже сомневался.

Риамен мыском сапога толкнул осколки к краю мостовой.

«Ты ведь поэтому так цеплялся за мой „белый огонь“? — мрачно подумал он. — Потому что рассчитывал на нем получить степень?»

«Я считал, что это наш общий проект, а ты отдал его, даже не спросив моего мнения! По-твоему, это честно?»

— Нет, — искренне ответил Терри в пустоту перед собой. — Но разве моя вина, что ты не можешь придумать свой «белый огонь» и оставить меня в одиночку справляться со своими проблемами?

«Считай, что уже оставил», — вздохнул невидимый друг и больше ничего не сказал.

Мысли о разбитых надеждах Арри точно так же кололись, как разбитые стеклянные шарики с погасшими искрами, и Терри старательно избегал их, пока шел от Народной площади вниз по улице Вестников.

Он еще несколько раз оглядывался, пытаясь понять, следят ли за ним люди Карху. Безопасник ведь всячески дал понять, что видит Терри насквозь и не верит наспех придуманной байке про приглашение на аудиенцию. Но все равно почему-то дал белый билет.

Будто для него было важнее узнать, что Риамен собирается делать, чем ловить на лжи.

А значит, кто-то все-таки должен идти следом. Терри чуть шею себе не свернул, озираясь, но так никого и не увидел.

Монументальные фигуры Вестников на низких постаментах, казалось, провожали его взглядами. Отлитые из бронзы стяги угрожающе нависали над его головой. Терри вышел на центр улицы, нервно поглядывая на острые прямые срезы с зазубринами, имитирующими золотую бахрому. Говорили, что великий мастер сперва сделал стяги развевающимися, и посмотреть на застывшую в металле струящуюся мягкими складками ткань съехались ремесленники из всех мировых столиц. Но ветры Акато-Риору не смогли снести обиды, и сделали так, что в один до крайности ненастный день бронза обмякла, захлопала и сорвалась со штандартов всех четырех бронзовых Вестников. С тех пор полотнища никто никогда не видел, а мастера Белого города зареклись правдоподобно изображать струящуюся ткань материалами для этого не предназначенными. Никто не хотел связываться со вспыльчивыми ветрами Акато-Риору.