Иллюзия преданности (СИ)

— Может, Ульфа знает. О таких вещах вообще-то запрещено говорить вслух. И передавать кому-то тоже запрещено. Так что ты лучше помалкивай о том, что сейчас произойдет. Только Ульфа может знать, что чтец у тебя, понял?

С этими словами Стейнар потянул из ножен клинок. Терри поспешил поставить кружку на пол и на всякий случай отодвинулся. Стоило бы встать, но он все еще не верил, что его собираются резать, или — что вернее — боялся делать резкие движения, которые человек с острым ножом мог неверно трактовать.

— Давай вот без этого. Я вообще-то не просил.

— Если бы просил, я бы не дал, — хмыкнул Стейнар и скомандовал: — Давай сюда левую руку.

Когда эти слова произносит человек с обнаженным клинком в руке, ты уже понимаешь, что последует дальше, но вот есть ли у тебя возможность отказаться? Терри неохотно скинул китель и расстегнул пуговицы на манжете. Закатал рукав рубашки до локтя.

— Ладонь не режь, — сквозь зубы процедил он, протягивая руку. — Это увидят.

Северянин, который уже успел крепко ухватить его за запястье и примериться, остановил занесенный нож.

— А что? Нельзя?

— Магия крови вне закона, — глядя прямо в глаза Стейнару, лишь бы не смотреть туда, где его собираются резать, сухо объяснил Риамен. — У меня будут проблемы, если заподозрят. Без этого точно нельзя обойтись?

Стейнар прижал лезвие к внутренней стороне предплечья.

— Нельзя.

Кожу полоснуло резкой болью. Терри, хоть и был готов, зашипел и зажмурился. Он с детства боялся порезать руки и всегда берег их. А тут подставил почти добровольно. Побоялся, что Стейнар назовет его трусом? Или дело в том, что в красной книге короля постоянно упоминалась кровь, и подсознательно Терри уже давно решил, что это допустимая цена за подлинную магию? Стейнар накрыл его рану своей горячей ладонью. Риамен сглотнул. Его замутило. Порез пульсировал в такт ударам сердца. Пальцы Стейнара ощущались как железные и сама по себе цепкая хватка причиняла боль.

Так прошло около минуты.

— Может, хватит? — сцепив зубы, выдавил Терри, когда понял, что ничего особенно и не произойдет. Второй раз он поддался на дикое обаяние северной магии и второй раз все закончилось сокрушительным разочарованием. Рука болела так, будто Стейнар не легонько надрезал кожу, а, по меньшей мере, вскрыл артерии. Когда северянин отпустил его, Терри огляделся в поисках какой-то тряпки, которой можно забинтовать предплечье и не нашел ничего. Баюкая раненую руку, он втиснулся в угол, бросая на обидчика убийственные взгляды.

Стейнар просто сжал кулак и тем ограничился. Между пальцев алела кровь. Небрежно вытерев лезвие о штаны, он сунул клинок в ножны.

— Теперь я буду знать, как там Ульфа, — услышал Терри его довольное бормотание.

— Думаешь, я буду слать тебе письма? — огрызнулся Риамен. Он был близок к отчаянию — кровь не удалось остановить ладонью, и она испачкала рукав рубашки и брючину. Пока он был поглощен борьбой с кровью, он не смотрел на северянина, и был удивлен, когда тот сел напротив его на корточки и хитро улыбнулся, не размыкая губ. Протянул левую руку к амулету, который висел на шее Терри и заботливо заправил его под рубашку.

— Ты станешь моими глазами, — сказал он, не открывая рта.

Интермедия. Тень

В порту никому нет до тебя дела. Никто не задает лишних вопросов. А если даже и спросят, почему у тебя, скажем, белые волосы, достаточно будет ответа: «Потому что это не твое дело, вот почему». На вопрос: «Ты кто?» всех в целом устроит ответ: «Никто».

Уже только за это можно любить порт, не правда ли?

А вот в таком пафосном месте, как королевский дворец, подобный ответ не устроит ни гвардейца, ни даже горничную. Хотя какое им может быть дело?

Днем порт наполнен людьми, которые тебя даже не замечают. Кто-то спешит пристроить багаж, другой ищет билетную кассу, третий только что сошел с корабля и осматривается в ожидании, когда подойдет носильщик с тележкой. Днем вопросов не будет вообще. А ночью… Ночью в порту не остается лишних людей. Швартовки после заката запрещены, да и покидать гавань до рассвета тоже не имеет права никто, кроме рыбаков на небольших лодках. В порту остаются только матросы, которым некуда или незачем идти, и грузчики, которым заплатили за сверхурочную работу. И те, и другие могут в охотку почесать языками, но их любопытство поверхностно. Их устроит любой ответ, они не возражают против откровенной лжи, если она прозвучит занятно. Хотя иную правду и сказать-то не выйдет так, чтобы ей поверил хоть кто-то.

А во дворце у стен есть глаза и уши. Где бы ты ни был, кто-то да увидит тебя. Увидит, услышит и непременно донесет, кому следует. Даже если ничего не понял — тем вероятнее, что кому-то перескажет. А чтобы сшить куски собственных домыслов, щедро от себя добавит. Днем во дворце толчется куча людей. Канцеляристы смотрят по сторонам не менее пристально, чем посетители, а языками чешут не менее охотно, чем прислуга. Ночью они все расходятся, но и тогда не легче, ведь любой гвардеец на посту смотрит в оба. Бдит, чтобы ни одна тень не прошмыгнула мимо.