Именем Закона

Он и действительно заявил в милицию. Приходил участковый, осматривал двор,

вызывал, говорят, к себе всех троих, но доказать ничего не удалось: ночь,

свидетелей нет, а они, конечно, все отрицали, возмущались даже.

...Я хожу мимо них три раза в неделю, когда возвращаюсь из музыкальной школы.

Изо всех сил стараюсь не бежать и не бегу, но шаг ускоряю и с этим ничего не

могу поделать. "Иди-ка сюда, мальчик", -- мерещится мне тихий голос Шурика, и от

этого меня начинает колотить. Я боюсь даже не за себя, а за маму. Она не может

выйти встретить меня, потому что нельзя оставить маленького Гришу, моего братика

 -- ему восемь месяцев, -- но она смотрит на меня и на них из окна, и я просто не

представляю, что с ней будет, если они меня позовут.

 -- Иди-ка сюда, мальчик, -- раздался однажды тихий голос Шурика за моей спиной.

Я подошел, чувствуя, как что-то остановилось у меня внутри.

 -- Музыкой занимаешься? -- ласково спросил Шурик, взглянув на папку с нотами.

Я кивнул.

 -- А на чем играешь?

 -- На рояле, -- сказал я.

 -- Вот какой молодец! -- похвалил меня Шурик. -- Трудно небось? Я кивнул.

 -- Еще бы! -- понимающе улыбнулся Шурик. -- Это не на гитаре брякать. Ноты знаешь?

 -- Знаю, -- сказал я и подумал: "Вовсе не такие они и страшные. Интересуются..."

 - Ну, а что сейчас учишь? -- спросил Шурик. "Времена года" Чайковского.

Поняли? -- посмотрел Шурик на своих. -- А ты, дубина, -- это он Паше, --

небось и не знаешь, какое сейчас время года?

 -- Осень! -- гоготнул Валера.

 -- Осень... -- задумчиво повторил Шурик, протянул руку, снял с моей головы кепку

и аккуратно почистил ею свой ботинок.

 - Прекратите! Хулиганы! Как вам не стыдно?!

Ко мне бежала мама -- она все-таки оставила Гришу одного. Но Шурик, не взглянув

на нее, так же аккуратно почистил моей кепкой свой второй ботинок.

А что вы здесь стоите? -- удивился он. -- А-а, вы кепку ждете. Пожалуйста.

И он, привстав, натянул мне на голову мокрую, грязную кепку. - Как вы можете?! --

заплакала мама. -- Как вы можете?

 Я не знаю, что со мной сделалось, но я сжал кулаки и кинулся на Шурика. И тут же

согнулся от страшной боли в животе, -- это Шурик выставил мне навстречу только

что начищенный ботинок.

 -- Что за дети пошли! -- вздохнул Шурик. -- Такой маленький, а уже на людей

кидается. А ведь небось пионер... Идите, мамаша! -- сказал он маме. -- Не

утомляйте. А сына надо лучше воспитывать. Музыке учится, а вести себя не умеет!

Идите.

 Когда мы пришли домой, я заплакал. Не от боли. От бессилия.

 -- Ты молодец! -- повторяла мне мама. -- Ты молодец! Ты их не испугался. Ты

пытался защитить свою маму. Только я тебя умоляю, -- она схватила меня за руки, --

ничего не рассказывай папе, когда он вернется. Слышишь? Ни единого слова!..

Папа у нас уже полгода в плавании, он торговый моряк, радист на теплоходе.

 -- Он, конечно, захочет вмешаться, -- шептала мама, пойдет к ним, это может

кончиться чем угодно... -- Тут заплакал Гриша, и мама убежала его успокаивать.

...Я не мог заснуть до полуночи, все думал: "Неужели ничего нельзя с ними

сделать? Неужели они так и будут надо всеми издеваться? Ведь дядя Петя пытался

их остановить, даже в милицию ходил..." Он потом рассказывал маме, что сказал

участковый. "Пожалуйста, -- говорит, -- я их мигом за хулиганство привлеку. Только

свидетели нужны".

 Но никто из нашего двора идти в свидетели не захотел. Боятся, что ли, или

связываться не хотят?

 Я прочел много разных книг, посмотрел много фильмов и в кино, и по телевизору. И

в книгах, и в фильмах всегда кто-нибудь приходит на помощь. Летит в

развевающейся бурке на выручку своему отряду Чапаев, впереди, на лихом коне!.. А

на толстом ишаке трусит веселый Ходжа Насреддин -- он один, безоружный, вступает

в бой с падишахами и эмирами!.. Грозно сверкают шпаги мушкетеров, звенят стрелы

Робина Гуда, без промаха бьет длинный карабин Натти-Зверобоя! В самый последний

час, когда и надеяться уже не на что, стоит только позвать: "На помощь, друг!" --

и в воздух поднимутся самолеты, вспенят волну корабли, под грохот барабанов

пойдут в атаку полки с развевающимися знаменами, и враг будет раздавлен, смят,

уничтожен!.. Так -- в книгах. Так -- в кино. А в жизни, выходит, совсем не так!..

И назавтра, сидя на уроках, я все продолжал думать обо всем этом

 -- Ты что такой пришибленный? -- спросил меня мой друг Лешка Волков, с которым

мы все шесть лет сидим за одним столом -- Заболел?

 -- Слушай, Лешка, -- неожиданно для самого себя попросил я, -- запиши меня в

дзюдо, а? Или куда ты там ходишь?

 Лешка за последнее время здорово изменился. Раньше он был просто толстым, а

теперь стал еще и надутым, как индюк Шутка сказать -- дзюдоист!

 - Тебе нельзя в дзюдо, -- авторитетно заявил Лешка -- Ты же пианист! А у нас, в

борьбе, всякое бывает. Палец вывихнешь -- и привет роялю... А что случилось-то?

Выслушав меня, Лешка задумался и вроде даже слегка похудел.

 -- Вот гады! -- несколько раз повторил он. -- Вот гады! -- Потом еще

подумал и вдруг решительно сказал: -- Где зал борьбы, знаешь?

 -- Ну, знаю, -- сказал я. -- В спорткомплексе.

 -- К шести часам подходи туда.

 -- Так мне же нельзя! -- удивился я. -- Ты сам сказал.