Иметь и хранить

Пока матросы снимали кандалы с моих запястий и лодыжек, седовласый господин разглядывал меня с откровенностью, которую в другое время я счел бы оскорбительной. Когда оковы были сняты, я обернулся и на миг сжал руку Джереми, потом, следуя за нашим посетителем, начал подниматься по ступенькам трапа. Двое матросов карабкались сзади, а когда мы выбрались из трюма, встали справа и слева, превратившись в конвой. Проходя по главной палубе, мы встретили Дикона, который вместе с двумя или тремя матросами задраивал порты. Увидев меня, он уронил брус, который держал в руках, и рванулся было ко мне, но его тотчас оттащили. Мои стражи встали между нами, и мы ничего не сказали друг другу. Я двинулся дальше и вскоре подошел к открытому порту. Солнце, синее небо, россыпь белых облаков, спокойный простор океана — на миг у меня перехватило дыхание. Мой спутник бросил на меня острый взгляд.

— Безусловно, после того кромешного мрака, что царит внизу, этот вид кажется прекрасным, — заметил он. — Хотите передохнуть здесь минуту-другую?

— Да, — ответил я и прислонился к борту, глядя на красоту окружающей меня природы.

— Мы находимся неподалеку от мыса Гаттерас, — сообщил мой провожатый, — но бури, так часто донимающие здесь бедных моряков, обошли нас стороной. Паруса, которые вы видите за кормой, принадлежали кораблю сопровождения. Нас разъединил ураган, который едва не потопил наше судно и в конце концов пригнал его к побережью Флориды, где мы чуть было не стали легкой добычей для ваших пиратов. Нам очень повезло, что вы наскочили на риф. Как видно, боги ослепили вашего рулевого, иначе уму непостижимо, как он умудрился погубить свой корабль вместо нашего. Кстати, почему эти канальи, которых мы повесили наутро, все до единого проклинали вас перед смертью?

— Если б я вам сказал, вы бы мне все равно не поверили, — ответил я.

У меня кружилась голова от яркого света и свежего воздуха, и, упоенный этим блаженством, я мало горевал о том, что он мне не поверит. В хрустальную ложбинку между двумя волнами стремительно слетела белая птица, задержалась там на мгновение и снова взмыла ввысь, блеснув серебром в синем небе. Я вдруг ясно увидел темную бурную реку под пеленой грозовых туч, лодку и в ней женщину; она лежит, положив голову на руки, и делает вид, что спит. Потом наваждение рассеялось, и я пришел в себя. Море было всего лишь морем, ветер — ветром; подо мною, в трюме, был заключен мой друг; где-то на корабле находилась моя жена; а в капитанской каюте меня ожидали люди, у которых имелись и право, и власть, а также, вероятно, и желание без лишних слов повесить меня на рее.

— Я уже передохнул, — сказал я. — Кто будет меня судить?

— Новые руководители колонии, плывущие на этом корабле, — отвечал он. — На борту находятся сэр Фрэнсис Уайетт[120], новый губернатор, мастер Дэвидсон, новый секретарь Совета колонии, молодой Клэйборн, генеральный инспектор, главный судебный пристав, главный врач, казначей и другие джентльмены, а также благородные дамы: их жены и сестры. Что до меня, то я — Джордж Сэндз[121], новый казначей Виргинии.

Кровь бросилась мне в лицо: мне стало больно от того, что брат сэра Эдвина Сэндза считает, что это я приказал дать тот пушечный залп. У него был наметанный, проницательный глаз бывалого путешественника и писателя, и он, по-видимому, понял, что именно вогнало меня в краску.

— Я жалею вас, хотя и не могу более уважать, — сказал он помолчав. — По-моему, нет зрелища более плачевного, чем храбрый человек, утративший честь.

Я закусил губу и проглотил гневный ответ, готовый сорваться с языка. В следующее мгновение мы были уже у двери капитанской каюты. Она отворилась, и мы вошли, сначала мой спутник, а потом я в сопровождении двух стражей. Вокруг большого стола сидели и стояли несколько джентльменов, из коих прежде я видел только двух: врача, который перевязывал мои раны, и милорда Карнэла. Последний восседал в просторном кресле подле джентльмена с приятным энергичным лицом и кудрявыми русыми волосами; я сразу догадался, что это и есть новый губернатор. Сделав знак двоим охранникам-матросам отойти к окну, казначей направился к стулу, стоявшему по другую руку королевского фаворита, и сел, а я прошел вперед и встал перед губернатором Виргинии...

Несколько секунд в каюте стояла тишина, ибо все присутствующие были заняты тем, что глядели на меня во все глаза, затем губернатор произнес:

— Вам следует встать на колени, сэр.

— Я не проситель и не кающийся грешник, — ответил я. — Посему, ваша честь, я не вижу причин преклонять колени.

— Бог свидетель, у вас достаточно причин просить о снисхождении и каяться! — воскликнул он. — Не вы ли несколько месяцев тому назад дерзко ослушались повелений короля и Виргинской компании и отказались отдаться в руки правосудия, хотя это было приказано вам именем короля?

— Да, так оно и было.