Имя для сына

Через два дня после поездки в Полевское Андрею пришлось ехать в Петровский совхоз. Отправлялся он туда вместе с Воронихиным — об этом договорился Савватеев. Петровцы за последнюю пятидневку заняли в районе первое место и через день-два должны были отсеяться. Воронихин хотел лично поздравить механизаторов, а Андрей, как всегда, должен был дать на первую полосу снимок и репортаж.

В десять часов утра он уже сидел в коридоре райкома. Первый запаздывал, видно, его задерживали в кабинете какие-то неотложные дела. Вышла секретарша из приемной и попросила извинить за задержку.

Андрей редко встречался с Воронихиным — за полтора года раза три-четыре, и всегда страшно волновался при этих встречах. Почему волновался — не знал сам. В первом секретаре райкома ему все казалось необыкновенным: слова и жесты, манера говорить — все было наполнено для Андрея особым смыслом. Как маленький хилый мальчишка с завистью смотрит на взрослого сильного мужчину, так литсотрудник районки смотрел на первого.

Еще перед началом посевной, на одном из совещаний, Андрей слушал Воронихина и даже сейчас, почти через месяц, помнил то чувство, которое испытывал.

Невысокого роста, коренастый, чуть наклонив лысоватую голову, Воронихин подошел к трибуне и начал говорить. Очень тихо. Приходилось напрягаться, чтобы услышать. В зале перестали шаркать ногами, смолк шепот, установилась тишина. А Воронихин поднимал и поднимал голос, и его нельзя было не слушать — такая страсть и сила звенели в словах:

— Каждый из нас должен быть в ответе за хлеб! Каждый!

Андрей слушал, и ему хотелось прямо сейчас, после совещания, куда-то бежать, что-то делать. Потом, несколько раз мельком встречая на полях Воронихина, видя, как он разговаривает с механизаторами (а всех механизаторов в районе он знал по имени-отчеству), Андрей восхищенно смотрел на него и любовался. Хотелось быть таким же уверенным, решительным, хотелось быть на него похожим.

Освободился Воронихин только через час. Быстрым, упругим шагом вышел в коридор, увидел Андрея.

— Извини, пожалуйста, Андрей Егорович. Дело неотложное. Здравствуй. Одну минуту. Спускайся вниз, к машине, я сейчас…

Одет Воронихин был по-походному. Старенькие хромовые сапоги, просторный серый плащ и видавшая виды фетровая шляпа. Все на нем сидело ловко, подогнанно, привычно.

Через несколько минут они выехали из зеленого райкомовского дворика, и навстречу покатился блестящий, политый с утра асфальт центральной крутояровской улицы, сильно изменившейся и помолодевшей за последние годы от новых белых зданий — узла связи, кинотеатра, гостиницы. Перед зданиями зеленели старые раскидистые тополя — деревья находились под личной охраной Воронихина, и сейчас, проезжая мимо, он мысленно еще раз похвалил себя за тот строгий запрет, который вынес строителям: чтобы ни одной ветки не было сломано.

Старые тополя, новые здания, блестящий асфальт — все делало центральную крутояровскую улицу по-особому нарядной и уютной.

— Андрей Егорович, как, по-твоему, радуется глаз на такой улице?

— Конечно, Александр Григорьевич.

— Верно. Еще лучше сделаем, дай только время. Мы эти тополя после десятого класса сажали, прутиками. Тополя-то все выросли, а из моих однокашников только три человека в живых остались. Памятник надо строить погибшим, обязательно надо. На берегу поставим, над Обью, где пристань раньше была. Мы же оттуда уходили.

Лицо Воронихина, всегда жесткое и строгое, вдруг преобразилось — стало благодушным, и он стеснительно улыбнулся, что на него совсем не было похоже.

«Спрошу, — решил Андрей. — Выберу сегодня момент и обязательно спрошу».

Он твердо верил, что Воронихин найдет единственно верный ответ на проклятый вопрос, который касался Козырина, и все расставит по своим местам.

Машину Александр Григорьевич водил быстро и аккуратно, как лихой шофер-профессионал. Скоро на пригорке забелели дома Петровского совхоза.

— Так, время у нас еще есть до обеда, глянем, чем народ дышит.

И Воронихин резко свернул с трассы, направляя машину к длинным, приземистым зданиям фермы. В районе знали, что первый не любит, когда его встречают в хозяйствах. У него была особенная манера появляться неожиданно, без предупреждения. Он сворачивал с трассы и подруливал обычно не к конторе, а к ферме или к мастерской, или ехал на поля. Посмотрит, переговорит с людьми и только тогда является к директору совхоза или председателю колхоза. И те по опыту уже знали, что немногое ускользало от внимательного, цепкого взгляда первого.