Имя для сына

Аристарх Нестерович захохотал, прищуривая свои строгие и внимательные глаза.

— Во мужик, ох мудрый. Всем теперь в руки надо лопату, всех в землю носом. Нюхайте и копайте, если жить хотите. От ящиков надо оттаскивать, из машин выкидывать. На земле наше спасенье.

Андрей хотел было возразить, но Аристарх Нестерович предупреждающе поднял руку и не дал сказать.

— Знаю, Агарин, ты сейчас меня переубеждать начнешь. Дескать, от машин польза. Ну какая польза Петьке, что он в ящик смотрит? Да он глупее стал, чем был. Ты со мной не спорь, не траться зря. Я не для того думаю, чтобы меня потом на другой лад настраивали. — Хохотнул, прищурив глаза. — Прошлым летом к нам ученые из академгородка приезжали. Интересные ребята, умные, стариной занимаются. Неделю, наверное, ходили, все меня расспрашивали. Так вот один, Игорьком кличут, переубедить хотел. И так втолковывает, и эдак, а я — ну ни с места. Тогда он мне и выложил. Вы, говорит, Аристарх Нестерович, человек незаурядный, оригинальный, но в голове у вас ужасный винегрет из верных наблюдений и ложных выводов. Отступился парень, кандидат наук, между прочим. Ну, на сегодня серьезных разговоров хватит. Приходи еще, у меня полторы недели осталось.

— Как полторы недели?

— Да так. В другой раз скажу.

Домой Андрей возвращался поздно вечером Шел и пытался сообразить, сколько же пришлось на одну жизнь самых разных событий. Даже не укладывалось в голове, что этот человек, с которым он только что разговаривал, жил уже тогда, когда пали твердыни Порт-Артура и загудел красный ветер девятьсот пятого года. Страшные войны, нэп и коллективизация, культ личности и времена волюнтаризма, атомная бомба и первый космонавт — все на памяти одного человека!

Балабахин пробудил в Андрее сильное любопытство.

Обь плавилась от зноя. Лето, солнце — в самом зените. Листья у ветел закручивались в трубочки, и какие-то жучки лепили в них липкую паутину.

Песок обжигал босые ноги, плотно прилипал к влажному телу. И ничего нельзя было в такой день придумать лучше, чем нырнуть с головой в прохладную воду, ощутить на себе упругое течение, вынырнуть, глотнуть воздуху и крепкими сильными саженками поплыть навстречу стремнине, а потом перевернуться на спину и, отдыхая, тихо спуститься вниз по течению.

Народу на крутояровском пляже было густо. Воскресенье, жара. Аристарх Нестерович расположился возле маленького затончика, отгороженного от песчаной полосы густым тальником. Здесь было не так знойно, а главное, не толкались люди. Аристарх Нестерович оглянулся, снял белую просторную рубаху, закатал до колеи штаны и забрел в нагретую солнцем воду затончика. Плескал на волосатую грудь, на бороду, с удовольствием крякал. Вода ласкала, что-то давно забытое, детское испытывал он.

Здесь и нашел его Андрей, подогнав к затончику весельную лодку. Был он в одних плавках, только что искупался, и загорелое, налитое мускулами тело еще серебрилось капельками воды. Аристарх Нестерович вытер рубахой мокрое лицо, оглядел улыбающегося Андрея, радостного и возбужденного от недавнего купания, вздохнул, полез в лодку.

— Давай на ту сторону.

Андрей резко развернул лодку и, чтобы не так далеко снесло, направил ее наискосок, широко закидывая весла. Причалил он на песчаной косе, Аристарх Нестерович опустил босые ноги в воду, зажмурился и повернул лицо прямо к солнцу.

— Вот за это, Агарин, спасибо. Два года здесь не был. Доставай закидушки, рыбачить будем.

После паводка на косе осталось большое, длинное бревно, гладко вылизанное водой. Возле него Андрей и сложил нехитрый багаж. Размотал закидушки. Раскрутил над головой упруго посвистывающую леску с тяжелым свинцовым грузилом на конце, отпустил ее, направляя подальше от берега.

Грузило звонко блямкнуло. Аристарх Нестерович не торопился, медленно разбирал закидушку, медленно насаживал на крючки червей, долго примеривался, прежде чем закинуть. Рыбалка доставляла ему удовольствие, которое он хотел продлить.

Клев был отменный. Тоненький прутик, воткнутый в песок у самой воды, то и дело качался от подрагиваний привязанной к нему лески. Они оба так увлеклись, оба так забылись в азарте рыбалки, что даже не заметили, как наступил вечер, спала жара и у реки стало прохладно. Из низкого густого ветельника на косу потянулись комары. Нудно заныли.

— Агарин, шабаш. Комарье съедает. Пали костер, будем щербу варить.

Аристарх Нестерович скрутил свои закидушки, сел на беседку в лодке и долго, не оглядываясь, смотрел на реку. Пляж на другом берегу опустел. Дневные краски померкли, теперь течения не было заметно, казалось, что река неподвижно стоит на одном месте, как и деревья на ее берегах.

Весело горел костер, огонь, вскидываясь высоко вверх, быстро, сноровисто поедал сушняк, нагретый за день на солнце. Скоро в котелке закипела уха, а старик все сидел в лодке, спиной к костру, смотрел на реку, и резко, ярко белела его рубаха.