Имитируя визг

— Подожди-ка. Я думала, ты по ней страдаешь.

— Да Господь с тобой! Стервой была — стервой и отрупела. Я по себе страдаю!

Чувствуя, как шарики заходят куда-то далеко за ролики, я попыталась все же продолжить трудно поддающийся пониманию диалог:

— Что-то не въеду никак: ты-то тут при чем?

— Как при чем? Каждый ежик знает, что мы с ней были смертными врагами. Образец, я боюсь, что меня обвинят в ее убийстве. Мне страшно! Я не хочу в тюрьму!

После этого Лида слезно вымогала у меня разрешения прийти ко мне в гости, и я сперва отнекивалась (в квартире было не убрано), но затем, посочувствовав человеку, пошла навстречу. Дома (мать тактично отчалила в магазин, чтобы нам не мешать) Пронина вновь принялась на пустом месте страдать, роняя слезы в поставленную совершенно не для этих целей у нее перед носом чашку чая.

— Ну как ты не понимаешь! У меня нет алиби! Я целый день сидела дома. Одна! Ой, повяжут меня…

— Перестань. Для суда отсутствие алиби — лишь косвенная улика, за это никто тебя никуда не посадит, — разумно убеждала я приятельницу в обратном.

— Для суда? — испугалась пуще прежнего Семенова. — Даже один суд повредит моей репутации. Семенов выбросит меня из дома, если я окажусь замешана в чем-то, что может повредить его статусу. Даже если меня потом оправдают. Все, табу! У человека его круга не должно быть жены, которую подозревали в убийстве, понимаешь?

Я со вздохом произнесла:

— Да, этот мир ужасен. — От упоминания этого печального факта я с горя решила выпить свой чай, но Лидка схватила меня за руку — ту, которой я и взялась за чашку, — препятствуя запланированному действию.

— Образец, ты можешь сказать, что мы весь день были вместе, а?

— А? — повторила я за Лидкой, удивившись. — Но ведь за дачу ложных показаний…

— Нет-нет, не для суда, а для Пусика! Чтобы он знал наверняка, что я ни при чем! — Я сумела лишь растерянно моргать в ответ. — Впрочем, — махнула она, — это мне не поможет…

Пользуясь тем, что Пронина отпустила мою ладонь, я отпила-таки чай, а затем предложила:

— Лид, расскажи мне все по порядку. Тогда и будем думать. Что это за девушка, что у вас были за отношения и кто может подумать, что это ты отважилась на такой жестокий шаг, как убийство.

— Ее звали Эвелина Антонич.

— Редкое имя, — отметила я.

— Да, и стерва редкостная! — ядовито ухмыльнулась Пронина. — Вообще никаких моральных принципов у человека! Короче, она из моей среды — завзятая тусовщица. Папахен ейный — главврач крутой платной клиники, маман — известный парикмахер-стилист, у нее свой салон, и по слухам она самих «закатников» к выступлению готовит… Слышала о таких? — «Закат» — начинающая молодежная группа, о которой я, конечно, что-то слышала, так как была не совсем дремучей, потому кивнула. — Во. Девочка избалована донельзя, в таком университете училась, мама дорогая… Боюсь вслух произнести стоимость за год обучения! Но этого ей оказалось мало, и девушка задумала стать известной топ-моделью, обойти саму Хайди Клум!

— Как вы с ней общались?

— Да мы не общались. Просто встретились один раз на презентации, наш общий знакомый книгу наваял, ну и обменялись любезностями… Я еще была слегка подшофе, короче вылила ей вино прямо на светлое салатовое платье. Она ответила пощечиной, а я пообещала надрать ей задницу в глухой подворотне. Так и получилось! Ее нашли неподалеку от недавно открытого модного бутика в центре города, во дворе, с вспоротым животом. Сучка! Решила подохнуть прямо через две недели после нашей разборки! Подождала бы год-другой! Глядишь, никто б и не вспомнил про ссору.

— Лид, послушай. — Я взяла ее за руку. — Это убийство копирует другие такие же убийства, это почерк того самого маньяка, который убил Ваньку.

— А потом пугал нас в лесу! — напомнила Пронина, но я проигнорировала ее слова: не хватало объяснять, кто на самом деле пугал нас на дороге и зачем он это делал. Вместо этого продолжила:

— Максимум, что тебе грозит — общение со следователем. Но ты ведь уже давала показания, когда вместе с ребятами вы вспоминали номера автомобиля, на котором отчалил… хм… человек в коричневом костюме. Это то же самое. Пообщавшись с тобой, люди поймут, что никакая ты не убийца, и на этом все закончится.

— Но как они поймут?

— Ну… ты не похожа на убийцу. Существует избитое мнение, что молоденькая длинноногая блондинка подле крутого преуспевающего мешка с деньгами невыносимо глупа и не способна на серию жестоких, кровавых — и вместе с тем продуманных! — убийств.

— То есть, — щеки собеседницы нездорово покраснели, а зрачки засверкали лютой злостью, — ты хочешь сказать, что я тупая, да? Только из-за того, что у меня богатый муж, ты считаешь меня тупой?! Нет, ты ответь: я дура, да?!

«Ну совсем, что ль, дура?» — хотелось мне на это возразить, но я быстро сообразила, что этим начну сама себе противоречить, и ответила спокойно:

— Нет, Лида. Я этого не говорила. Я сказала только: распространенное мнение, которого многие придерживаются. Это нам и нужно.

— Не гони фуфло! — стукнула она крошечным кулачком по деревянной крышке стола. — Ты назвала меня тупоголовой идиоткой!