Читаем Император двух Империй полностью

Император двух Империй

– Значит, я совсем замотался. Знаете, то надо сделать, это надо сделать. Всюду не поспеваешь. Комиссия опять же. Впрочем, это пустое. Высочайшая следственная комиссия всегда прибывает туда, где у нее есть некоторые вопросы. А в Константинополе наверняка есть у кого и что спросить.

Герман V ответил весьма раздраженно. Впрочем, герцог не мог не отметить, что голос того слегка дрогнул.

– У нас не было выбора. Сами понимаете, война, и мы полностью во власти султана.

Романовский кивнул, соглашаясь:

– Я понимаю, ваше святейшество. Как и ваше пожертвование тысячи пар сапог османским солдатам, воюющим против русской армии, было сугубо вынужденным шагом с вашей стороны. Я понимаю. В конце концов, это сапоги, а не пушки. Но поймет ли следственная комиссия?

– Никакая светская комиссия не может вмешиваться в дела духовные!

– Ну, возможно, следственная и не может, а помазанник Божий может, и вы это прекрасно понимаете. Опять же, право на вмешательство в дела церкви со стороны того же османского султана не вызывало у вас сомнений.

– Я должен был защитить верных чад православной церкви от возможных преследований во время войны.

Герцог вновь кивнул.

– Это важный аргумент, ваше святейшество, благодарю вас. Эта позиция заслуживает понимания и, возможно, уважения. Но опять же, как быть с доносами ваших недругов о вашей позиции относительно поддержки власти султана и победы османов в войне? И это в то время как почти восемьсот тысяч греков были османами насильственно отправлены в трудовые лагеря, где четверть миллиона из них уже погибло. Я уж не говорю про резню армян и прочих христиан. А это, скажу я вам, весьма и весьма… Родственники погибших вопиют к справедливости и надеются на императора.

– Я протестовал и обращался к султану!

– Понимаю. Но Османской империи больше нет, ее капитуляция лишь вопрос дней, а султан Мехмед V сбежал в неизвестном направлении. В Константинополе русские войска, и нам всем остается уповать на мудрость, терпение и христианское милосердие его императорского величества императора Всероссийского. Как, впрочем, и на его прекрасные отношения со своим царственным собратом Константином Первым Эллинским. Я слышал, что там вскорости будет новый патриарх, и уверен также в том, что государь наш будет рекомендовать ему кандидатуру признанного патриота Греции и истинного архипастыря, который доказал свою верность православию и свое глубокое понимание исторического момента, равно как и осознание своей роли в происходящих эпохальных событиях.

Крым. Дворец Меллас. Квартира их величеств.

10 (23) августа 1917 года

Маша встревоженно смотрела мне в глаза.

– Все так плохо?

Киваю.

– Да. Я должен лететь.

– Я с тобой!

– Нет.

Жена с каким-то отчаянием смотрела на меня. Мое короткое «нет» показывало, что я не стану это обсуждать. Слишком уж хорошо Маша знала вот это «нет», которое не так и часто возникало между нами.

Она без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

– Я так боюсь. Там ведь настоящая война…

– Я должен.

– Я знаю…

Никогда не видел ее такой испуганной. Присаживаюсь перед ней на корточки и беру ее ладошки в свои. Шепчу мягко:

– Ну, что ты, в самом деле. Что со мной может случиться? Я же не пойду в атаку на пулеметы. Буду от линии фронта далеко-далеко сидеть, в крепком и надежном бункере, откуда и боя-то даже не будет слышно.

Маша горько усмехается.

– Ты разговариваешь со мной, словно с маленькой. Если бы это было так, ты бы не летел. Ты бы командовал отсюда, если бы мог.

– Я не могу. Без меня они там не справятся. Я должен, понимаешь?

Вздох.

– Понимаю. Видимо, за это тебя и любят твои солдаты.

– А ты?

– И я…

Целую ее пальцы.

– Ваше величество, остаетесь тут за старшую. Ваше кресло в ситуационном центре, если вы не забыли.

Грустная улыбка.

– Я помню.

– И за остальными присматривай, чтобы не безобразничали тут без меня.