Потирая пылающую щеку, присаживаюсь на диван. Маша спит на нём вот уже четыре ночи. А я на своём. Пять. Пять ночей.
Вот уже четыре дня наша квартира пуста. Без Маши я туда заходить не хочу, а она, похоже, окончательно переселилась на детскую половину.
Господи! Какой же я дурак! Какой я дурак…
Сжимаю голову ладонями. Тихий и безнадежный стон.
Идиот.
Выхода из положения я решительно не видел. Если Маше сделать больно, если её унизить, то она этого никогда не забудет и никогда не простит. Никому. Даже мне.
Тем более мне.
Потому что в её глазах я совершил предательство. А это не прощается.
Тут Виктор прав. А я – дурак.
Вот так семьи и распадаются. Именно так.
Больше не слышно её прикольных словечек. Больше не носит она «басилевсы» и солнцезащитные очки. Больше не ходит в тир. Больше…
Впрочем, проще сказать, чего стало меньше.
Всего. Любви в первую очередь.
Она словно старалась отстраниться и выбросить из своей жизни всё, что связано со мной.
Это стала чужая Маша. Совершенно чужая. Словно выгорело у неё всё внутри. Ушло из души вместе с рыданиями.
Что ж, Виктор, я и тут облажался. Не помогли мне твои советы. А может, я их просто плохо слушал. Да уж… И что теперь?
Официальный развод нам, разумеется, не грозит, но такая семейная жизнь сродни отношениям коллег по работе. Бывших мужа и жены, вынужденных работать вместе в одной фирме и дальше. Холодно презирающих друг друга при этом.
Семью я фактически уже потерял.
Молодец. Мо-ло-дец…
Щека горела. Нечего было и думать в таком виде идти по дворцу. Блин, опять я думаю о том, что будут шушукаться. Права Маша, совсем я с этой короной перестаю быть человеком…
В дверь коротко постучали.
От нехорошего предчувствия ёкнуло сердце. С чего бы стучали
– Да!
На пороге появилась баронесса Улезко-Строганова. Её губы были поджаты в гримасе крайнего неодобрения.
– Говорите, Клавдия Петровна. Что-то случилось?
Та кивает.
– Случилось. Государь, прошу меня простить, но меня крайне беспокоит ваша с государыней размолвка.
Раздражённо отвечаю:
– Вам-то что за дело?
Но та была неумолима и решительно заговорила:
– Государыня в последние дни много плачет и, вообще, находится на грани нервного срыва. В таких условиях возможен выкидыш, и я настоятельно требую…
Я вскочил на ноги.
– Что?!
Баронесса удивленно посмотрела на меня.
– А государыня вам не сказала? Что ж, это многое объясняет. Да, она беременна, и поэтому я настоятельно…
Я пулей выскочил из комнаты.
Машу я нашёл в её кабинете. Она стояла, глядя в окно, и даже не сделала попытки обернуться.
Бросаюсь к ней, сгребаю её в охапку и начинаю бешено целовать её мокрые от слёз щеки.
– Маша, счастье моё… я так счастлив… люблю тебя… спасибо тебе…
Жена резко отстранилась и, промокнув щеки платочком, холодно уточнила:
– Улезко-Строганова проболталась?
– Да, радость моя, почему ты не сказала?! Я так рад!!! Я счастлив!!!
Ледяное:
– Порадовался? А теперь – уходи. Это ничего не меняет в наших отношениях. Решение мной принято. После окончания протокольных мероприятий Олимпиады я с детьми уезжаю на Остров. И свой долг перед империей я уже выполню там.
Восторженно прерываю её.
– Блин, Маша! Какая к чертям империя?! Какой Остров?! У нас будет ребёнок! Господи! Спасибо Тебе, Господи!!!
Маша сделала шаг назад и указала пальцем на дверь.
– Уходи. Я тебе уже всё сказала. Между нами всё кончено. Уходи.
Не слушая её, бросаюсь к двери.
– Егоров!
Адъютант императрицы вскочил:
– Слушаю, ваше всевеличие!
– Так, эти двери, обе створки, настежь. И все двери на нашем пути – настежь!!! Быстро!!!
– Слушаюсь, ваше всевеличие!
Я подхватываю Машу на руки и несу, целуя, по коридорам дворца. Она брыкается. Навстречу попадаются офицеры и прочие сановники, глядят на разворачивающуюся в коридорах Дома империи сцену кто удивленно, кто пораженно, а у большинства и просто челюсть отвисла…
Возмущенное:
– Что ты делаешь?! Нас же все видят!!! Отпусти немедленно!!! Я не хочу!!!
Безумно целуя:
– Пусть видят… Мне плевать… Я люблю свою жену… Пусть завидуют… Для меня нет никого, кроме тебя… Прости меня, дурака… Прости за всё… Никому и никогда тебя не отдам… Никогда не обижу, клянусь тебе… Спасибо тебе… Спасибо… Радость моя…
У меня как барьеры обрушились. Стены крепостные. Я готов был… ну, буквально на всё готов был.
Яростное брыкание:
– Куда ты меня несёшь?! Я же сказала, что не сделаю шаг через порог квартиры!!!
Горячо целуя солёные щеки:
– Я тебя туда внесу на своих руках… Мою любимую женщину… Тебе не придется делать этот шаг… Я его сделаю за тебя… Нет, солнце, нет, не говори мне больше ничего, всё это в прошлом. Это была глупость, это была ошибка… Никаких больше ошибок и разговоров… Ты – моя. А я – твой. Навек. Навсегда…
Брыкания затихли. Её вздох на ухо:
– Дурачок ты мой…
Егоров, глядя на нас, явно уже весь пунцовый, распахнул двери нашей квартиры.
Но нам уже всё равно. Пусть смотрит. Пусть видит. Нам всё равно.
Прямо при всех Маша обвивает мою шею руками. Наши губы соединяются в сладком и счастливом поцелуе.