Император Мэйдзи и его Япония

1 июля в Японии вступило в действие положение об отмене экстерриториальности для иностранцев. Договоренность об этом была достигнута еще накануне японско-китайской войны. Теперь европейцы, совершившие преступления в Японии, подлежали местному суду, но зато они могли проживать там, где им заблагорассудится. Накануне этого исторического события публицисты предупреждали о потенциальных опасностях: совместное проживание «сильных» европейцев и «слабых» японцев может разрушить национальные обычаи, развратные европейцы все как один переженятся на целомудренных японках, скупят всю землю, распространят свои жуткие обыкновения – рукопожатия, объятия и поцелуи…

Газетная кампания закончилась 1 июля – иностранцев в Японии оказалось так мало, что они при всем желании не могли навести никакой существенной порчи. «Иностранец» был не столько реально существующим лицом, сколько метафорическим обозначением опасности. Опасности перестать быть японцем. «Иностранец» был нужен обитателю архипелага лишь для того, чтобы он сумел почувствовать себя «японцем»[274].

В этом году совокупный годовой тираж только токийских газет перевалил за 200 миллионов экземпляров. Дело народного просвещения находилось на подъеме. Нация читала, нация писала. Выпускник сельскохозяйственного колледжа в Саппоро и ревностный христианин Нитобэ Инадзо (1862–1933), который был женат на американской квакерше, выпустил книгу «Бусидо. Душа Японии». Нитобэ утверждал, что Япония обязана самураям всем: «Снимите с японца налет самых передовых идей, и под ним окажется самурай». Книгу перевели на множество языков, слово «бусидо» начало свое победоносное шествие по миру. В отличие от многих интеллектуалов его времени, Нитобэ не отказывался от своего христианства. Еще в юности он говорил о том, что желает стать «мостом между Востоком и Западом». И он им стал. Беда в том, что теперь все в Японии заговорили о бусидо. И большинство понимало его как идеологию национализма и милитаризма. Нитобэ же имел в виду прежде всего благородство самурая.

1900 год

33-й год правления Мэйдзи

Престолонаследник, принц Ёсихито, не отличался завидным здоровьем, учился неважно, слуги и учителя жаловались на его капризы. Сам Мэйдзи волновался из-за того, что сын слишком худ. Был он недоволен еще и тем, что наследник чересчур увлекался Западом, любил щегольнуть французским словцом. Доктор Бёльц, наблюдавший за здоровьем Ёсихито, сетовал, что он слишком много курит. Однако выбора все равно не было – Ёсихито оставался единственным выжившим сыном действующего императора; в соответствии с законом 1889 года об императорском доме трон мог принадлежать только ему. Это было уступкой европейской норме о престолонаследовании, которое, как правило,

осуществляется по прямой мужской линии. Норме, которая хороша только тогда, когда у монарха нет проблем с сыновьями. Именно поэтому в европейской традиции положения о наследовании по мужской линии придерживались не слишком строго. Однако в Японии решили, что вопрос заслуживает только однозначного решения. Императорский дом впал из одной крайности в другую – раньше для занятия престола было достаточно одной принадлежности к императорскому дому.

9 августа прошлого года было решено, что супругой Ёсихито станет Садако, дочь обладателя древней аристократической фамилии Кудзё Мититака. Самому Ёсихито сообщили об этом только в этом году, помолвка состоялась 11 февраля – в день основания японского государства первоимператором Дзимму. С тех давних пор якобы прошло уже 2560 лет.

Ёсихито было уже 20 лет. Его отец вступил в брак, когда ему было шестнадцать. Ёсихито следовал вслед за обществом – брачный возраст повышался по всей стране. Юноши отправлялись служить в армию, учились в колледжах и университетах. Чересчур ранние браки уходили в прошлое. Это имело благоприятное влияние на здоровье потомства.

Памятуя о бесплодии нынешней императрицы, при выборе невесты особое внимание обратили на ее здоровье. Права на ошибку не было – в отличие от всех его августейших предшественников у Ёсихито отсутствовал гарем. До свадьбы ему запретили и вступать в интимные отношения. Поскольку в глазах христиан-европейцев полигамия представала как обычай постыдный, японцам пришлось пойти на уступки «прогрессу». Газета «Тюо симбун» писала, что предстоящая свадьба наследного принца «представляет собой образец для нации – образец отношений между мужчиной и женщиной. Говоря откровенно, она упраздняет старый и вредоносный обычай полигамии. Императорская фамилия просвещает общество – она первая принимает моногамию в качестве главного принципа»[275].