Император Мэйдзи и его Япония

Конфуцианство считало земледелие основой государства, но оно превозносило скорее отрасль хозяйства, обращая мало внимания на самого крестьянина. Теперь японцы приступили к поиску положительного человеческого типа. Теперь они искали его не только среди героев прошедшей войны, но и среди представителей мирных занятий. Прежде всего, крестьян. Однако речь вовсе не шла о том, что один герой должен сменить другого, крестьянин – воина. Они сосуществовали. Теперь стали говорить не только о «Пути воина» («бусидо»), но и о «Пути крестьянина» («ногёдо»). Крестьянина, который выступал как хранитель традиций и ассоциировался с понятиями «земля предков», «занятия предков», «обычаи предков». Так крестьянин становился одной из составляющих «японского мифа». Олицетворением образцового крестьянина выступал Ниномия Сонтоку. До ремесленников, купцов и промышленников дело пока что не дошло. Социальный миф эпохи Мэйдзи осваивал шкалу социального деления эпохи Токугава в направлении сверху вниз.

Однако трудовая миграция подрывала саму основу прежнего деревенского быта – большую семью (иэ). Тоска по большой и дружной семье, по иерархии и «сильной руке» отца удовлетворялась за счет «сверхсемьи» – нации и государства во главе с императором Мэйдзи и его супругой Харуко. Акцент на мужском лидерстве в семье был вполне привычен, активная роль в социальном мифе матери являлась делом новым. Распространение наемного труда создало ситуацию, при которой отец участвовал в воспитании детей все меньше и меньше. Однако это не должно было подрывать его авторитета. Поэтому местные власти призывали матерей, чтобы они говорили своим детям: доброта отца – выше высокой горы. Отцам же предлагалось отзываться о материнском милосердии, которое глубже глубокого моря. Порядок и послушание в малой семье рассматривались как гарантия порядка и послушания в большой семье – государстве.

Создание и поддержание в работоспособном состоянии общенародных мифов представлялось актуальной задачей еще и потому, что, лишенные на время «высоких» милитаристских целей, простые японцы стали обращать больше внимания на свои собственные проблемы. Группки анархистов и социалистов будоражили «простой народ». В апреле газета «Хэймин симбун» опубликовала статью, в которой содержался призыв «ударить по отцам и матерям». Власти отреагировали адекватно – газету закрыли. Ведь бунт против родителей означал бунт против всей системы.

Японское правительство хорошо усвоило принцип: хочешь мира – готовься к войне. Япония по-прежнему опасалась России и наращивала вооружения, но воевать она не хотела. Готовясь к войне, 30 июля (17 июля по юлианскому календарю) этого года Япония подписала с Россией договор. В его открытой части говорилось о нерушимости границ Японии, России и Китая. Однако в закрытой части проводилось разделение сфер влияния. За Японией оставалась Корея и Южная Маньчжурия, за Россией – Северная Маньчжурия и Внешняя Монголия. Россия фактически согласилась с присоединением Кореи к Японии: за несколько дней до подписания договора король Коджон отрекся от трона, теперь на троне находился японский ставленник Сунджон.

Его восхождению на престол сопутствовали не слишком приятные для официальной Японии обстоятельства. В июне в Гааге открылась Вторая международная мирная конференция. Коджон тайно прислал на нее своих представителей, которые заявили о том, что договор 1905 года об установлении протектората над Кореей был навязан ей силой. Конференция решила запросить Коджона, так ли это. Но телеграмма, направленная королю, попала прямо на стол к Ито Хиробуми. После нелицеприятного разговора Коджон пробормотал, что никакой делегации в Гаагу не отправлял. Ито информировал об этом Гаагу, проблема была решена. Точно так же, как и судьба Коджона, которого заставили «добровольно» отречься от трона.

Азиатские лидеры национально-освободительного движения вначале восприняли победу Японии над Россией в качестве осуществления своих чаяний, как начало освобождения. Теперь многие из них стали понимать: в клуб европейских колониальных держав принята азиатская страна, политика которой ничем не отличается от других хищников. С тех пор как в 1903 году Окакура Какудзо патетически воскликнул: «Азия едина!», прошло совсем немного времени.

В октябре принц Ёсихито отправился в Корею – следовало загладить неприятное впечатление, которое осталось после инцидента в Гааге. Это был первый случай в истории Японии, когда наследник престола побывал за границей. Впрочем, теперь это была не совсем заграница. Сунджон слушался японцев, наследного принца Ли Юна (1897–1970) должны были вывезти в Японию в декабре. Официальной версией его приезда считалось «обучение», однако образованные люди прекрасно знали, что нахождение некоторых корейских принцев в Японии имело место еще в VI–VII веках и было разновидностью заложничества.