Император Мэйдзи и его Япония

Закрепленное в культуре стремление к документированию истории (в том числе персональной) обусловило тот факт, что фотография к этому времени получила в Японии широчайшее распространение. Так что фотографы хорошо зарабатывали и в тылу – каждый солдат считал своим долгом перед отправкой на фронт оставить свое изображение родным. Порой не просто на память. Фотографии погибших стало принято ставить на домашний алтарь и там совершать изображению приношения, «кормить» фотографию. Когда в Японии появились первые фотографы, их фирменной приманкой была фраза: «Ценнейшее искусство: сохраним для потомков папу с мамой на сто лет вперед». Теперь фотографы сохраняли для родителей образ погибшего сына.

Японцы предусмотрительны и склонны к планированию своей жизни, подготовка к собственной смерти тоже входила в планы юных солдат. Это не мешало им предвкушать будущие триумфы – в лавках их вниманию предлагались бесчисленные дешевенькие литографии с изображениями гипотетических будущих побед в тех битвах, которые еще не состоялись. В воздухе пахло триумфами, о поражении не думал никто. Уходившие на фронт ласковые солдаты дарили детям глиняные головки русских воинов, обещая вернуться домой с настоящими головами бородатых казаков. Разница в отношении к «своим» и «чужим» выявлена в японской культуре еще отчетливее, чем в других.

Исикава Такубоку с женой

Люди дарили друг другу полотенца с изображениями батальных сцен, одежды девочек покрывали орнаменты из военных кораблей и пушек. Продолжая верить в перерождение, японцы отдавали все свои будущие жизни императору Мэйдзи. Лозунгом дня стало выражение «Ситисё хококу» – «Все семь жизней – своей стране». Раньше, при сёгунате, эта страна требовала от «простых» людей только налогов и мускульных усилий. Теперь она завладела и душами.

Юный поэт Исикава Такубоку (1886–1912) в начале войны буквально сгорал от патриотической лихорадки. Он записал в своем дневнике, что должен сочинить песню для патриотов – для тех, кто хочет петь, но не имеет для этого слов. Но он был настоящим поэтом. Стоило газетам сообщить о гибели подорвавшегося на мине «Петропавловска» с адмиралом Макаровым на борту, как Такубоку написал поэму «Памяти адмирала Макарова», в которой он призывал забыть про распрю.

Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи,Не наносите яростных ударов,Замрите со склоненной головой

При звуках имени его: Макаров!Его я славлю в час вражды слепойСквозь грозный рев потопа и пожаров.В морской пучине, там, где вал кипит,

Защитник Порт-Артура ныне спит.

(Перевод В. Н. Марковой)

Ёсано Акико

Котоку Сюсуй

Для того чтобы в разгар войны написать такое стихотворение, требовалось большое мужество. Но кто тогда знал Такубоку? Такубоку был один, а «настоящих» патриотов – много.

В Японии того времени не было несогласной с правительством личности, которая по своей авторитетности хоть сколько-нибудь приближалась к Л. Н. Толстому. Антивоенная и антиправительственная публицистика Толстого переводилась и издавалась в Японии, в России же перепечатывать было почти нечего. Против войны с пацифистских позиций выступил Утимура Кандзо. Под влиянием статьи Толстого «Одумайтесь!» поэтесса Ёсано Акико (1878–1942) написала стихотворный призыв «Не умирай!». Он был адресован ее младшему брату, который штурмовал Порт-Артур. Толстой осуждал империалистическую политику России, Ёсано Акико всего лишь хотела, чтобы ее брат остался в живых. Но и такого естественного желания оказалось достаточно, чтобы ее все равно подвергли остракизму.

И только группка социалистов из общества «Хэйминся» («Общество простолюдинов») выступала против войны. В ее еженедельной газете «Хэймин симбун» Котоку Сюсуй в марте опубликовал обращение к «братьям и сестрам» – российским социалистам. В этом обращении он обличал милитаристские устремления обеих стран. Меньшевистская «Искра» напечатала его перевод. Этот перевод прочло, вероятно, намного больше людей, чем сам оригинал.