Императорские изгнанники

Меч Катона вылетел из его руки, когда он падал, и лежал в двух шагах от него, вне пределов досягаемости. Он все еще держал щит и поднял его, с трудом поднимаясь на ноги. Разбойники, которых некому было остановить, хлынули по лестницам в аванпост, и несколько человек окружили Катона, подняв щиты и оружие. Он быстро повернулся в одну сторону, затем в другую, его правая рука сжалась в кулак, решив сражаться голыми руками, а если понадобится, то и зубами. Он мельком увидел Массимилиана, стоявшего на средней повозке и неистово махавшего ему рукой, в то время как защитники по обе стороны смотрели на него. Перед ними внутренняя часть заставы кишела людьми в шкурах, готовыми атаковать последнюю линию обороны и перебить тех, кто стоял позади.

- Сюда, господин! Беги к нам!

Он тряхнул головой и наполнил свои легкие, прокричав в последний раз: - За Рим, парни! Сражайтесь до последнего за Рим! - Затем он взял себя в руки и бросился на ближайшего из своих врагов. Он отбросил его назад, затем бросил свой щит в другого, а затем обхватил руками шею первого, чтобы задушить его. Его противник пытался освободиться, цепляясь за руки Катона, тогда он ударил Катона кулаком в лицо и впился пальцами в его щеку и челюсть.

Катон зарычал, сделал выпад и вгрызся в руку мужчины, чувствуя, как плоть и кость поддаются под его зубами. Человек завизжал от боли, а Катон повис, тряся головой, как это делал Кассий, когда выслеживал добычу. Он почувствовал чью-то фигуру у своего плеча, а затем глубокий голос проревел: - Хватит!

Удар по его шлему вызвал взрыв ярких вспышек света, а затем наступила темнота. Последние слова, которые Катон услышал, прежде чем потерял сознание, были: - Луций... мой сын...

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Он пришел в себя от неожиданности, когда ему в лицо выплеснули ведро воды. Он вздрогнул и резко повернул голову в сторону. Онемевшая, тошнотворная боль заполнила его череп и заставила его отплевываться. Чья-то нога пнула его в бок.

- Вставай, римская собака!

Он моргнул, и его неповрежденный глаз приоткрылся. В небе над головой было светло, и только самые яркие звезды мерцали на предрассветных небесах. Некоторое время он лежал так, чувствуя синяки на своем теле и корку засохшей крови на губах и лице. С него сняли шлем, пояс с мечом, кинжал и ножны. Он почувствовал вкус крови во рту, вспомнил человека, которого укусил, и повернул голову, чтобы с отвращением сплюнуть.

Его снова пнули, на этот раз сильнее, и он издал стон.

- Поднимайся, я сказал!

Он заставил себя перекатиться на руки и колени и подняться, пока не устоял на ногах у основания сторожевой башни. Голова все еще раскалывалась, и он наклонился вперед, чтобы его вырвало, пока разбойники вокруг него насмехались. Когда его кишки опустели, он отошел в сторону, чтобы избежать вони, поднимавшейся от лужи под ним. Выпрямившись, он уставился на говорившего с ним человека. Предводитель разбойников был жилистым мужчиной средних лет с темной бородой, пронизанной сединой. Он носил кожаную кирасу и волчью шкуру, передние лапы которой скрепляла золотая брошь на шее. Его шлем был сделан из бронзы, с тонкой защитной полосой над носом и откидными щитками для защиты щек. Макушку шлема украшали большие бараньи рога и плюмаж из темного конского волоса. Он посмотрел на Катона без всяких видимых чувств, прежде чем снова заговорил на латыни с сильным акцентом.

- Ты – римский полководец.

Катон не знал, был ли это вопрос или утверждение, и промолчал.

- Я знаю, кто ты. Я узнал это от одного из твоих солдат, прежде чем мы его убили.

Оглядев внутреннюю часть аванпоста впервые после того, как он пришел в сознание, он увидел разрушения, которые произошли после того, как он был сбит с ног. На земле и на трех повозках перед сараями лежали тела. Огонь в воротах был не более чем тлеющими углями, погребенными под накрытыми мехами лестницами, которые местами прогорели насквозь. Некоторые из лошадей и мулов были зарезаны и лежали жалкими кучками вдоль перекладин, к которым они были привязаны. Тех, кого Массимилиану не удалось заколоть, связали веревками и повели с заставы более молодые разбойники. Один из них оглянулся и бросил на него торжествующий взгляд, и Катон узнал в нем Кальгарнона, мальчика, которого они захватили. Другие люди выходили из заставы, неся припасы и снаряжение, награбленное с повозок и тел защитников. В разрушенном форпосте оставалось не более десяти разбойников. Тела двух человек, которых уже невозможно было узнать, были привязаны спина к спине вокруг одной из опор башни. Раздетых до набедренных повязок, их грубо пытали ножами, и они были покрыты кровью, вытекавшей из неглубоких порезов на их лицах и туловищах. К другой опоре башни был привязан центурион Массимилиан. На его правой руке была повязка, а лицо было также в порезах и синяках. Как и с Катона, с него был снят шлем и оружие.

Катон сглотнул и прочистил горло. - Я префект Квинт Лициний Катон, командующий войсками на этом острове.