Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт

Но задолго до Монтескье к этому соображению путем пристального наблюдения и целенаправленно-практических размышлений пришел Диоклетиан. Империя объединяет множество народов, многие из которых имеют древнюю культуру и опыт государственности. Народы эти разбросаны на огромных пространствах, в различных ландшафтах и климатах. Смысл Империи – в несении цивилизации в эти народы.

Однако развивая окраины, Империя сама же усиливает их сепаратизм. Ведь кроме всего прочего Империя приносит туда и понятие «гражданства» – вчерашние варвары служат в армии и в органах имперской и муниципальной власти, они становятся полноправными «римскими гражданами». И следовательно, они могут счесть центральную власть (т. е. власть Рима), обретя самодостаточность, обременительной и нецелесообразной, а значит – «расторгнуть договор» с этой властью.

Собственно, это уже и начинало происходить. И процесс этот далее лишь будет усиливаться. Можно, конечно, отправить туда войска и разгромить инсургентов[5] – и, опять же, Империя это уже делает. Но однажды – и, видимо, очень скоро! – она не сможет достойно реагировать на все вызовы. И тогда Империя погибнет!

Выходец из общественных низов, солдат и циник (как, впрочем, и любой политик) Диоклетиан очень хорошо знал основополагающее значение идеи, которая должна сцеплять воедино разбухшее и пестрое тело страны. Такой идеей, по причине мертвости «римских добродетелей», должна стать идея сакральности власти, превращение верховного правителя в «божество» по примеру восточных держав.

Был ли сам Диоклетиан религиозен, это, конечно, за давностью лет вопрос открытый. Скорее всего он, как и подавляющее число его коллег по власти, был суеверен и не более, т. е. верил в «духов места», в месть «духов умерших предков». Атеизм довольно рано поселился в выхолощенных душах римской элиты, которой ближе и понятнее были неоплатоники и прочие гностики, чем мистические вероучения. То, что ища опоры для власти, ища той идеи, что соединяла бы Империю, Диоклетиан, что наз., «прошел мимо» христианства, не увидел в нем единственную спасительную и универсальную форму возрождения Империи, весьма красноречиво говорит о том, что он вполне, в сердцевине своей, атеистичен и совершенно лишен религиозного опыта.

И до захвата власти, и долгие годы после этого в окружении Диоклетиана было довольно много христиан, в частности, ими были его жена Прииска и дочь Валерия. Церковь пугала его своей исключительной живучестью, способностью даже после самых тяжелых и, как казалось, неминуемо смертельных испытаний возрождаться в еще большей мощи, умножив число своих членов, богатство и авторитет. Диоклетиан видел в Церкви как бы «параллельное государство» в Римской империи. И если Империя преодолевала один за другим кризисы, с каждым разом со все большим трудом и с все более заметными потерями, то Церковь после всех испытаний только усиливалась.

Империя же была смыслом жизни Диоклетиана, и в ее укреплении он видел смысл своей судьбы. Следовательно, формально-логическое и рационально-историческое (т. е. обращенное к идеалам и образам прошлого) мышление Диоклетиана заставляло его видеть в Церкви главную внутреннюю угрозу существованию Империи. Гонения на христиан явились результатом более чем двадцатилетних раздумий – только вступив в последнее десятилетие своего правления, ужаснувшись того, сколь глубоко христианство упрочилось даже в легионах, он начал планомерные репрессии. Храмы христиан подлежали разрушению, имущество их конфисковывалось, христианам запрещалось проповедовать и преподавать, их изгоняли со всех должностей, а тех, кто оставался непримирим и публично сопротивлялся, предавали смерти.

Римский папа Кай

Следует однако заметить, что Диоклетиан, видимо, внутренне очень долго сопротивлялся решению о репрессиях христиан. Он пытался найти компромисс с Церковью: предание свидетельствует, например, что римский епископ Кай, занимавший кафедру до 296 года (в течение тринадцати лет), был родственником Диоклетиана. Да и с позиции рационально-государственной опасно было восстанавливать против себя весьма многочисленную группу населения, пытаться разрушить Церковь – быть может самый прочный институт в Империи. Сверх того, именно на последнее десятилетие Ш-го века пришлось много военных конфликтов и, в частности, подавление масштабного восстания в Египте («житнице Империи»). Среди легионеров было много христиан, в том числе и на высоких командных должностях. На императора оказывали мощное давление Максимиан и Галлерий. Именно они были главными ненавистниками христианства. Фактически, именно они, и прежде всего Максимиан, спровоцировали кардинальное изменение в политике Диоклетиана.