«Я ничуть не сомневаюсь в том, как отреагирует Хорсли», – сказал Джексон. Затем он взглянул на меня и добавил: «Я хотел бы познакомить Вас с нашим коллегой из Соединенных Штатов, доктором Хартманом. Мы знаем друг друга уже много лет. Особенно его увлекает нейрохирургия. Я был бы Вам благодарен, если бы Вы рассказали доктору Хартману о своих пациентах. Сегодня, к сожалению, я сам не смогу этого сделать».
Взгляд Говерса устремился в мою сторону. «Вы интересуетесь неврологией?» – спросил он с плохо скрываемым недоверием. Было несложно догадаться, что он не испытывает ни малейшего желания ехать на консультацию со мной.
Я чувствовал, что он нашел простое объяснение моему глубокому интересу к развитию хирургии, которое его не в полной мере удовлетворяло. Мое так или иначе несколько необычное и авантюрное увлечение предметом, с позиции холодного и сухого человека, каким был он, разумеется, виделось лишь продолжением моей неутолимой жажды путешествий. Я упомянул, что дружу с Шарко и Вейром Митчеллом. А также хорошо знаком с сэром Уильямом Дженнером.
Казалось, мое последнее заявление несколько смягчило его. «Вот оно что», – произнес он со степенным удивлением, и затем добавил: «В таком случае я ничего не имею против вашего присутствия на консилиуме».
Экипаж ожидал нас снаружи. За все время поездки Говерс не произнес ни слова и не удостоил меня также ни единым взглядом. Наконец мы остановились у старого, но аккуратного дома на незнакомой мне улице. Одновременно с нашим с противоположной стороны к дому подъехал экипаж, запряженный парой необыкновенно красивых лошадей. Тогда Говерсу впервые пришлось разжать его презрительно искривленные губы. «Мой пациент – капитан Гилби, – прозвучал его неприветливый голос, – влиятельный офицер и коммерсант. Это его дом. Поскольку Вы хорошо знакомы с сэром Уильямом Дженнером, нет нужды рассказывать Вам о нем. Это экипаж сэра Уильяма».
Дженнер вышел из экипажа, испытующим взглядом и несколько придирчиво оглядел меня, но, когда я назвал свое имя и место нашего с ним знакомства, вспомнил, кем я являюсь. Говерс молча наблюдал за нашим рукопожатием. Мы не стали тратить время на долгие приветствия, потому что в эту минуту до нас донесся наполненный болью крик. Он был настолько громок, что, наверное, был слышен за несколько домов. Он повторился еще несколько раз. «Пациент?» – спросил Дженнер.
Говерс кивнул и заметил, что морфий в данном случае, к сожалению, беспомощен. Потом своим семенящим шагом и прихрамывая Говерс направился к дверям. Ему открыл грузный, лысый человек. Он выглядел усталым и бледным от бессонной ночи. «Доктор Перси Кидд, друг и личный врач пациента», – огласил Говерс.
Беспокойно оглядываясь по сторонам, Кидд распахнул тяжелую, испещренную азиатскими орнаментами дверь, и мы оказались внутри большой комнаты. Когда мы вошли, замок на двери щелкнул.
«Благодарю вас, Сэр Уильям, – сказал он, обращаясь к Дженнеру, – что Вы пришли так скоро. Страдания капитана стали настолько невыносимыми, что, несмотря на его тяжелую парализацию, я спрятал все оружие, чтобы он, даже если вздумает, не смог бы покончить с жизнью. Вчера пришлось рассчитать служанку, потому что она не могла больше переносить криков. Даже при всем сочувствии, нервы соседей тоже на пределе. Приступ продолжается уже час. Капитан находится в сознании и постоянно требует объяснить ему, может ли в его случае вообще наступить улучшение. Если такой вероятности нет, он хотел бы быстрой смерти».