Империя хирургов

Напрасно также пытался Бергман – не из чувства обиды за свою страну, а из искреннего беспокойства, что впустую тратится невосполнимое, бесценное время, по истечении которого оперировать будет слишком поздно – добиться кайзерского запрета на эту поездку. «Это не в моих силах, – пояснил коронованный старец. – Мой сын уже не ребенок. Если он верит, что предлагаемое лечение способно помочь, я не могу ему этого запретить. И мне не следует быть чрезмерно настойчивым и требовать у Маккензи гарантий, что в процессе лечения ничего не будет упущено». Восьмого июня Маккензи удалось-таки извлечь щипцами еще один фрагмент. На этот раз ему удалось устроить все так, что ни Герхардта, ни Бергмана при операции не было. Присутствовал лишь Вегнер, в котором он не видел опасного конкурента. Извлеченная ткань была тотчас же направлена Вирхову. И на этот раз, по трагической случайности, взятый образец не содержал раковых клеток, что и подтвердил Вирхов. Но он осторожно заметил, что трудно сделать вывод о всей опухоли по представленному для анализа участку. Маккензи торжествовал, оставив эту ремарку без внимания.

Герхардт и Бергман усердно добивались у отбывающего англичанина обещания и дальше высылать Вирхову образцы ткани для исследования, а также просили его прекратить лечение в том случае, если оно не принесет результатов. Еще большими стараниями удалось добиться, чтобы в Англию кроме доктора Вегнера супругов сопровождал еще один сведущий в ларингоскопии врач. Это требование Маккензи назвал провокацией в отношении кронпринцессы. Поскольку кронпринцесса полностью полагалась на Маккензи, на ситуацию она смотрела его глазами. Но все-таки пребывание в Англии второго немецкого врача было одобрено. Выбор пал на молодого доктора Ландграфа, одного из ассистентов Герхардта. Обученный обращению с ларингоскопом, внимательный и педантичный наблюдатель, он должен был предоставлять максимально независимую информацию о дальнейшем течении болезни. Двенадцатого июня кронпринц и кронпринцесса покинули дворец и отправились в Англию.

Двадцать первое июня 1887 года было солнечным и теплым. Толпы людей хлынули на улицы Лондона, чтобы отметить пятидесятую годовщину восшествия на престол их королевы. Феликс Семон пригласил меня понаблюдать за праздничным шествием из дома его друга, сэра Эрнеста Касселя, и поговорить о Маккензи и болезни кронпринца. Мы с женой Семона и остальными дамами стояли у большого окна квартиры Касселя на углу Беннет и Сент Джеймс Стрит, когда по улицам под нами двигалась процессия. «Сегодня я впервые увижу принца за все время его болезни, – сказал Семон. – Вы ведь знаете, что на лице больного человека многое можно прочесть».

«С нетерпением жду от Вас рассказа о том, что вам удастся разобрать», – пробормотал Кассель.

В эту самую секунду музыка и восторженные крики послышались в непосредственной близости от нас. Солнце отражалось в золотой карете королевы, которую медленно везли за собой шесть впряженных в нее пони. Впереди кареты на конях гарцевали двенадцать индийских офицеров в яркой парадной форме. За королевой двигалась группа из также празднично одетых Принца Уэльского, двоих его братьев, пятерых зятьев и девятерых внуков королевы. Нам не пришлось прилагать особенных усилий, чтобы отыскать глазами того, кого мы дожидались. На белой лошади, в белой кирасирской униформе с серебряными латами на груди, особенно горячо приветствуемый толпой, в линию с остальными зятьями скакал немецкий кронпринц.

Королевское семейство проезжало как раз под нашим окном. Индийские офицеры уже скрылись из виду. Белые фигуры кирасиров были в десяти метрах от нас. «Лоэнгрин», – вскрикнула миссис Семон. «Лоэнгрин», – подхватили остальные дамы, воодушевленные и охваченные любопытством.

Они видели лишь фигуру. От них, да и меня самого, ускользнуло то, что заметил беспристрастный глаз Семона. Лицо кронпринца было белым, даже желтовато-белым. Он сидел на лошади неподвижно, отчего он скорее походил на статую, чем на человека. Его глаза были впалыми. Семон отвернулся от окна, когда кронпринц миновал его. С минуту он смотрел в пол. Потом посмотрел на нас. «Это не Лоэнгрин, – пробормотал он, – это Коммендаторе из Дона Джованни».

Двадцать восьмого июня Маккензи начал курс лечения. Он предпринял попытку удалить опухоль на левой голосовой связке щипцами, наблюдая за операцией посредством ларингоскопа. Кроме доктора Вегнера, присутствовал лишь один ассистент Маккензи, доктор Волфенден.

Ландграфа же при операции не было. Еще по прибытии в Лондон Маккензи позаботился о том, чтобы Ландграф знал о лечении как можно меньше.

Проведя операцию, Маккензи был уверен, что полностью удалил опухоль.