Империя хирургов

Письмо, в котором говорилось об итальянском враче и его – как утверждалось – «революционном» открытии, пришло из Падуи, города на севере Италии. Его адресантом был доктор Петер Гальман, молодой немецкий врач, с которым я познакомился в берлинском доме Вирхова за несколько недель до этого, когда доживал свои последние дни кайзер Фридрих III. Тогда Гальман готовился отбыть в научную командировку с посещением нескольких итальянских университетов. Он охотно пообещал мне при случае сообщить о его впечатлениях. «… На несколько дней я заехал в Падую, – писал Гальман. – В университетской больнице я обнаружил такие же деревянные антисанитарные амфитеатры со скрипучей старой мебелью, служащие операционными, такие же, как и в Павии, коридоры, те же огромные антисанитарные больничные палаты. Но все же мне казалось, что я дышу другим воздухом, чистым, свежим, пропитанным карболкой и эвкалиптом. И здесь до недавнего времени правил престарелый поклонник «средневековой» хирургии Тито Ванцетти. Но в действительности больницей вот уже пять лет управляет молодой профессор хирургии, прилагающий все усилия, чтобы преодолеть многовековую отсталость. Речь о профессоре Эдоардо Бассини, сыне крестьянина из Павии, который учился антисептической хирургии у Бильрота в Вене, Лангенбека в Берлине, Нуссбаума в Мюнхене и у Листера и Спенсера Уэллса в Лондоне. Прибыв сюда, заняв кафедру патологической анатомии и встав во главе мужского хирургического отделения, он регулярно подвергается насмешкам за свое внимание к антисептике. Все эти годы Ванцетти с нескрываемым удивлением наблюдал, как запах гнойной лихорадки под действием антисептиков Бассини покидает старые, привычные к нему стены. Я слышал, что он начал обращаться к современным методикам, и даже его возраст и болезни были недостаточно веским аргументом, чтобы противиться им. Личность профессора Бассини произвела на меня огромное впечатление. Это сорокачетырехлетний отважный человек, через все преграды идущий к своей цели. Но больше всего меня поразило и показалось наиболее важным то, что Бассини много лет занимается лечением грыжи и, прежде всего, паховой грыжи. В результате он пришел к выводам, которые, на мой взгляд, должны вызвать сенсацию. Ведь это открытие международного значения! Насколько мне известно, с 1884 года Бассини прооперировал 123 больных с грыжей, в том числе с тяжелой формой. Так он выработал метод, который, как мне видится, гарантирует полное и долговременное избавление от болезни. По моим сведениям, метода, гарантировавшего бы такой результат, до сих пор не существовало, поэтому операция Бассини кажется мне настолько интересной, что я решил сообщить Вам о ней в этом письме. Если оно настигнет Вас не в Берлине, Вы, быть может, сочтете возможным продолжить Ваше путешествие и приехать в Падую. Бассини оперирует почти ежедневно, поскольку здесь случаи паховой грыжи очень распространены, особенно среди бедного населения. По этой причине ему не составит труда продемонстрировать Вам его хирургический метод. В этом письме едва ли возможно точное его описание: для этого мне не достает писательского таланта. Вам стоит самому взглянуть на это. Также я был бы весьма благодарен Вам, если бы Вы попытались убедить Бассини – который, кстати, свободно говорит по-французски и по-немецки – в том, что ему не только следует представить свою работу на международных итальянских конгрессах, которые все же не имеют большого веса, но и до́лжно добиваться мировой ее известности».

Много лет я избегал поездок в Италию в разгаре лета. Первые дни июля 1888 года в Северной и Центральной Европе выдались особенно жаркими, а вечера душными перед ночной грозой. Вероятно, так же дела обстояли и на севере Италии, но я все же решился на это путешествие и десятого июля покинул Берлин.

По моему обыкновению, время с момента получения письма Гальмана до отъезда я употребил, чтобы перечитать все, что было написано о лечении паховой грыжи. В Берлине с его огромными научными библиотеками найти подобную информацию было проще простого. История ее лечения оказалась одной из самых мрачных и безотрадных летописей, какие только можно себе представить: она была куда печальнее истории лечения желчнокаменной болезни, подробности которой так занимали меня тридцать лет назад.