Империя вампиров

Потом я прошел в запретную секцию, тяжело ступая по половицам обутыми в старые сапоги ногами. Попетлял лабиринтом пыльных стеллажей, книг, свитков и диковинок. Я помнил, как пахло кровью в ночь, когда я впервые пришел сюда, и, огибая последний поворот, по привычке ожидал застать любимую в комнате, где мы впервые заговорили, впервые поцеловались и впервые согрешили. Но я, конечно, не нашел ничего – если не считать длинного стола, за которым мы сидели годы назад, глядя друг другу в глаза и отдаваясь тому, что привело нас к падению.

На столе лежал том толще моего бедра, окованный потемневшей латунью. Он был так стар, что кожа выцвела до серости, а пергамент от бессчетных лет побурел. Книга чуть ли не на глазах разваливалась, но строчки все еще читались: они поблекли, oui, но не пропали. Странная форма бессмертия, понял я. Поэмы, рассказы, мысли, застывшие во времени. Вот оно, простое чудо книг.

Я провел пальцем над страницей, едва касаясь вьющихся, сплетенных букв. Ни слова мне было не знакомо, кроме одного.

Аавсунк.

Я вспомнил, как в Винфэле Рафа объяснял значение слова: оно переводилось со старотальгостского как «суть». Сущность, которую первая мученица собрала в свою утробу. Право по рождению, которое Диор теперь несла в своих жилах. Кровь самого Спасителя.

Из чаши священной изливается свет,

И верные руки избавляют от бед.Перед святыми давший обет…

– …Один человек вернет небу цвет, – пробормотал я.

Колокола пробили окончание вечерней мессы, и я подумал о Диор. Она, наверное, поест в трапезной или уже в обители. И хотя во всей империи не было для нее места безопаснее, чем в стенах Сан-Мишона, на священной земле, а сама она доказала, что запросто может позаботиться о себе, я чувствовал себя неуютно, ведь на какое-то время упустил ее из виду.

Я покинул библиотеку и направился к женской обители, но ноги сами понесли меня к огромному гранитному шпилю и витражам в сердце монастыря. Я миновал фонтан с ангелами – Кьяра и Рафаил, Санаил и мой тезка Гавриил, – и рассветными дверьми вошел в лоно собора святой Мишон. Пройдя по проходу и влив в себя остатки водки, я сам не заметил, как оказался пред алтарем. Там, где Астрид нанесла мне эгиду, где я принес клятвы, которые потом же нарушил. Поднял взгляд на Спасителя на колесе, побарабанил пальцами по рукояти Пьющей Пепел. Выронил бутылку, и она покатилась по каменному полу.

– Ты все еще не брат мне, сволочь, – сказал я. – Но надеюсь, кровь твоя несет истину.

– Как Астрид?

Обернувшись, я увидел поднимающегося по винтовой лестнице из святилища под алтарем Серорука. Ну конечно, теперь он произносил речь на мессах – должно быть, он внизу переодевался. На нем была одежда угодника, а глаз налился кровью от причастия, которое старик с братьями принимал по вечерам; дыру на месте глаза, выбитого Лаурой Восс, все так же прикрывала полоска черной кожи.

– Сестра Саваж передала мне, что вы с ней обвенчались.

Я взглянул на своего старого наставника и заплетающимся языком спросил:

– И что такого?

– Она сказала, что у вас дочь. Пейшенс? – Серорук покачал головой, вперив в меня взгляд единственного глаза. – Благодарение Богу и Деве-Матери за маленькую милость, что она не родилась сыном. Привести в этот мир еще одного бледнокровку…

– Избавьте меня от этой проповеди, настоятель. Я не настолько пьян.

Не раскрывая рта, он облизнул клыки и спросил:

– Ну и как она? Твоя прекрасная жена?

– Я думал, что тебе плевать, старик.

– Астрид Реннье пять лет была мастером эгиды Сан-Мишона, Габриэль. Я знал ее не хуже прочих и лучше многих. Само собой, мне не плевать.

– Так не плевать, что ты, не задумываясь, вышвырнул нас на холод?

– Я задумывался и много, – сверкнув глазом, сказал Серорук. – В первую очередь о том, что вы оба знали о греховности своих поступков, но все равно их совершили. Во вторую – о том, что ты врал мне с первой же ночи, как затащил ее в постель. И наконец – о том, какой же я был дурак, что доверял тебе. Я думал, годы, прошедшие с тех пор, остудили твою голову, но теперь вижу: это пустые фантазии. – Он смерил меня взглядом и покачал головой. – Ты ничуть не изменился.

– Что же мне было делать? Простить? Забыть? В пекло. И тебя туда же. Вы отвернулись от нас. После всего, что мы сделали.

– Я уже говорил тебе и скажу снова, – произнес Серорук. – Только дурак играет на краю пропасти, но лишь князь дураков винит других, когда падает. Твой уход дорого обошелся нам, Габриэль. Положение становится все хуже, а наши ряды редеют с каждым годом. Тео Пети, Филипп Олен, Филипп Клемент, Алонсо де Мадейса, Фабро…

– Я не просто так сегодня на мессу не пришел. Не надо мне проповедовать. И даже не думай мазать меня их кровью. Она на твоих руках, не на моих.

– Когда же ты последний раз был на службе, Габриэль?

Я моргнул и нахмурился.

– А какой сейчас год?

– Значит, то, что говорила Хлоя, правда. Ты столь же безбожен, как и кровь в твоих жилах. – Его взгляд упал на бутылку у меня под ногами. – Ты мог быть величайшим из н…

– Я и был им.