Империум

– Я думал, ты мне часики покажешь голландские, а ты вон рукава засучил как мясник. Я ни в науку эту, ни в оборотней не верю. Теперь идти можно?

– Да, только я не забуду о тебе.

Де Бирс махнул рукой, и шведы увели Василия.

С полчаса кузнец приковывал его ногу к кольцу в стене. Раскуют только когда на казнь поведут.

Терзала жажда, и жар подступал; обожженные пыткой бока пекло так, словно их выложили на раскаленный протвинь. Венцеславич впал в забытье, вначале тяжелое, словно чугуном его придавили, затем легче стало. Показалось, что дочка Вейки касается его лба прохладными пальцами. Катерина? Он с трудом поднял будто каменные веки – над ним склонялась женщина, отрывая взору нежные выпуклости в вырезе платья. Она трогала его лицо мягкой прохладной рукой и выжимала воду из платка на его губы.

– Понравилось, московит? Я рад. Будет она заботиться о тебе и дальше, покуда ты жив. Это моя племянница, Лисье, дева осьмнадцати годов от роду.

Де Бирс был в камере, смотрел не на пленника, а куда-то на стену – словно бы не желая смущать девицу.

– Предложение подкупает. Хотя слова «покуда жив» говорят о том, что заем будет краткосрочным и проценты взяты большие. Что хочешь ведать о нашем волосатом слоне?

– Всё.

Василий стал рассказывать голландскому мастеру о диковине из Ленского края, не жалко, все одно супостатам туда не добраться. Лисье ласково держала его голову.

– Якуты считают его злым духом. Ну, это по простоте душевной. Самоеды-харючи, которые кочуют за Камнем, уверены, что оный есть настоящий подземный зверь… Так-то, держава наша есть родина слонов, запиши.

– Нарисовать зверя можешь?

– Приходилось в отхожем месте царапать со скуки, или там углем на заборе: «Здесь Василий был, после того, как мёд да пиво пил», «Боярин такой-то – дурак». Еще я у богомазов в Троицком Сергиевом монастыре немного обучался, хоть там все иначе. Они-то на досках пишут. Бумаги у нас мало выделывается, не хватает толчей для этого дела, поскольку недостает быстрых рек. Но, может, навык и пригодится; если принесете лист и грифель, сдается мне, что изображу.

– Будь покоен. Завтра непременно доставлю тебе необходимое.

Когда де Бирс пошел к двери, Лисье поставила поближе к узнику кувшин с водой, хлеб и «шпек», завернутые в чистую тряпицу, мазь для обожженной кожи. Заскрипела дверь, выпустив незваных гостей, ругнулся, дыхнув перегаром, солдат, запер со скрежетом замок. Прощальные лучи закатного солнца с трудом проходили между толстых прутьев решетки на крохотном оконце. На плацу гремели барабаны, прогоняли сквозь строй какого-то нарушителя предписаний господина ландсгевдинга.

Ах ты, забыл у голландца хоть какое-нибудь покрывало попросить. Теперь околевать до утра… И вот еще напасть. Узники цепные ведь под себя гадят. Завтра придет ученый господин и, паче чаяния, племянницу свою снова приведет, в камере же срамота будет.

Вытянув цепь как можно больше, Венцеславич пробрался к самому углу камеры, стал рыть земляной пол. Занятие согревало. Слой земли, впрочем, вскоре кончился, и дальше был кирпич – но рыхлый. Выгнув цепь, Венцеславич стал помалу крошить его звеном металлическим. К середине ночи получилось настоящее отхожее место. На локоть в глубину. Теперь можно облегчиться и забросать «изделие» обломками кирпича и землей…

А снилось ему… Будто всё перевернулось. Облака внизу, он идет по ним, а сверху – держава Российская. Над головой поля запорошенные, леса, снегом покрытые, реки замерзшие, тундры в метельной пелене. Потом сворачивается вся держава, и вот она, как младенец, у него на левой руке, а он своим полушубком ее от холода защищает. Но кто-то по следу стелется – неслышно ступает, только дыханием звериным выдает себя.

Гости явились на следующий день, сразу, как выстрел крепостной пушки возвестил о полудне. Де Бирс втянул длинным носом воздух, да так, что кончик покривился, но пахло только затхлостью подземелья, лучше, чем во многих ингерманландских гостиных. Затем радостно поприветствовал узника. С ним был кнехт – поставив две табуретки, тот удалился. Господин ученый с племянницей сели, и начал он не с вопросов, а с бутылочки бургундского – на двоих. И с воспоминаний: