Имперский раб

Служа в стражниках, он не приобрел себе ни друзей, ни врагов. Каждый стражник раз в неделю должен был докладывать своему добаше о сослуживцах и обо всем виденном и слышанном. Шпионаж был открытым, и защитой от него было поголовное молчание и взаимное недоверие. Заподозренного в чем-либо, как, впрочем, и за ложный донос, казнили. Головы их вместе с головами воров и разбойников долго потом сушились на кольях на базарной площади.

Если кто из стражников проявлял свою силу и ловкость на глазах высшего начальства или аталыка, тот непременно попадал в воины или в личную охрану. Но такого случая можно было не дождаться за всю жизнь… Ефрем мучился в поисках выхода из этой невольной западни. Он сдерживался, но чувствовал, что готов в любой момент сорваться и начать крушить все вокруг, опостылевшее до одури. И однажды…

В один из ясных зимних бесснежных дней, похожих на осенний где-нибудь на нижней Волге, стоял Ефрем во внешней цепи охраны, вдали от шатра правителя. Перед этим шатром, разбитым за городскими стенами, воины показывали свое искусство правителю и его свите, дерясь тупым оружием и борясь на поясах. Неподалеку готовили обильное угощение, и ветер разносил на всю округу ароматный запах плова.

Смотр длился долго, из внешней цепи охраны ничего не было видно и замерзшие охранники скучали. Ефрем вспомнил российские святочные гулянья, забылся, улетел мыслями и не заметил, как правитель, сев на коня, окруженный личной гвардией, двинулся по дороге, где стояла цепь Ефрема. Солдаты личной охраны, рослые ребята, бесцеремонно оттесняя охранников внешней цепи, расчищали перед правителем дорогу. Один из них, пробегая мимо Ефрема, больно ткнул его локтем в грудь. Ефрем мгновенно ухватил обидчика за шиворот, дернул на себя, присел, выпустив копье правой рукой, вцепился ему в промежность, поднялся во весь рост, держа орущего от дикой боли гвардейца и со всего маха швырнул его через себя в придорожные кусты пожухлой полыни. Все вокруг на миг оторопели. Потом двое из гвардейцев ринулись на Ефрема, обнажив сабли. Он увернулся от одного, пнул в грудь другого, тот упал. Первый развернулся, норовя полоснуть саблей. Ефрем поймал его руку, заломил ее и, вырвав саблю, пинком отбросил гвардейца. К ним было ринулись еще солдаты, но грозный рокочущий бас остановил всех:

– Стоять! Всем стоять!

Кричал правитель. Все как вкопанные оцепенели. Даже поверженные охранники не посмели подняться. Ефрем, сообразив, что произошло, похолодел от ужаса. Нападение на солдат аталыка правитель расценивал как нападение на самого себя. Солдаты его за это уважали. Такой проступок карался немедленной, а порой и мучительной смертью. Ефрем отчетливо представил свою голову на колу.

– Почему ты напал на мой конвой?! – грозно спросил Данияр-бек.

– Повелитель, – упав на колени, выпалил Ефрем, – я подумал, что это они напали на меня, когда я охраняю твой путь!

Он старался говорить твердо, не выказывая волнения и тем более страха.

– Ты же видел, что это мои ближайшие охранники?!..

– Мой долг охранять тебя, и мне не важно, где я стою, близко от тебя или далеко. Я ведь клялся служить тебе, как служил зятю твоему. – Ефрем отчаянно боролся за жизнь. – Я счел, что ежели меня силой лишают такой возможности, то сопротивляясь, я защищаю тебя, мой повелитель!

– Постой, постой, так это ты!.. Ха-ха-ха! Я не узнал тебя, книжник!.. Встань!.. Ловок, ловок!.. – воскликнул аталык.

Он стал весело осматривать Ефрема, покачиваясь в седле на гарцующем аргамаке. Толпа знати, ехавшая позади, подобострастно хихикала. Вдруг к правителю подъехал ходжа Гафур. Ефрем только сейчас заметил его. Гафур что-то шепнул аталыку на ухо.

– Хм, а вот мы сейчас проверим, каков он на самом деле! Позвать сюда нынешнего победителя схватки! – громко приказал Данияр-бек.

Через мгновение перед правителем стоял старый Ефремов знакомец Семен. Одет он был как воин. При сабле, в добротном халате и сапогах, на голове шлем.

– Дайте ему саблю, – правитель указал на Ефрема. – Поединок… настоящий! Кто из вас победит – тот получит волю и золото! Много золота!

Аталык пристально смотрел на обоих русских. При всем своем уме и хитрости он, как и все неограниченные властители в мире, ничтожные или великие, болел их болезнью – самодурством. Хорошо еще, что приступы ее у правителя случались нечасто.

Обреченные бойцы узнали друг друга. Неизбывной тоской исказились их лица.

К Ефрему подошел его десятник и, вынув из своих ножен кривой клинок, протянул ему рукоятью вперед. Ефрем остановил его жестом и обратился к аталыку: