Иная судьба. Книга I (СИ)

— Рядовой Мишель Арданье, ваша милость, — доложился тот по уставу, и капитан кивнул. Этого малого он успел запомнить. Толковый. Смелый. Сообразительный, хоть и хамоватый иногда. — Приставлен к попу, ваша милость. Чтобы, значит, бдил и не допускал ещё одного нападения. Пастор Глюк, избит вчера, чем-то не потрафил тутошнему барону, вот он и прислал двоих образин, вроде как попугать, а уж потом, говорят, они разошлись. Отметелили отца, печёнки отшибли, кажись — рёбра повредили. Совсем сбрендил этот барон, страха божия не знает…

— Без этого, — прервал Винсент. Какой бы ни был провинившийся дворянин, а критиковать его неблагородному сословию не стоит. Солдат запнулся и понятливо кивнул. Продолжил:

— Прошу прощенья, господин кэп… капитан. Как ещё попик до утра дотянул, непонятно… Мы поначалу, как вы и приказали, оставили Сержа у кузнеца, для погляда и чтобы вас дожидался, потом сюда. Только вошли — а тут эти парни снова заявились. Сперва просто через забор заглянули, в наглую даже не хоронились, потом нас увидали — и драпать, только далеко не уйдёшь, пешим-то… Лейтенант из них всё вышиб: сказали, барон послал их довести дело до конца. Совсем сбрен… Прошу прощения, господин капитан. Этих двоих повязали и к старосте в подвал сунули, до вашего приезда, меня тут приставили, а господин лейтенант поехали с бароном разбираться. Больше никто не являлся.

— Ты-то сам как думаешь, выживет? — поинтересовался капитан. У ветеранов глаз намётан, им иной раз достаточно глянуть — и чуют, жилец ты или не жилец. Рейтар, похоже, хотел сплюнуть, но не решился, лишь головой покачал.

— Силён, хоть с виду не скажешь, в чём душа держится; но долго не протянет. А верно этот ваш брат сказал: душу ему надо облегчить, пастору-то, он всё бредил: позови, Доротея, хоть кого, хоть в город пошли, пусть исповедуют перед смертью, очиститься хочу… Да только и послать не кого. Мне с поста не уйти, местные попрятались. Я так думаю, ваша милость, он только тем и держался, что на чудо надеялся, будто вот-вот ему небеса кого подошлют. А ведь так и оказалось, гляди ж ты…

— Пути господни неисповедимы, — задумчиво ответил капитан Винсент. — Вот что, солдат… Мишель, да? Пристрой пока коней, а я пройдусь по дому. Подозрительного ничего не заметил? Кратко: что здесь и для чего?

Рейтар подобрался.

— Наверх можете не ходить, там эта бабища живёт, Доротея, пастора сестрица. Пустынней, чем в монастырской келье. Здесь, — он махнул рукой за спину, — вроде как у всех: гостиная, спальня. Ничего интересного. А вот по коридорчику пройдите, там у него, похоже… пыточная, разве что без дыбы.

Нахмурившись, капитан направился прямо в указанном направлении. Осторожности ради всё же заглянул и в парадно-чопорную гостиную, сверкающую белоснежными побеленными стенами, прошёл мимо плотно закрытой двери, сквозь которую пробивался приглушённый деревом знакомый бас. Брат Тук читал молитву, и, хорошо бы, не отходную, а предваряющую исповедь, тогда у Винсента будет достаточно времени на осмотр… В конце коридора он приоткрыл дверцу, низенькую, хлипкую, такая, казалось, должна вести в какой-нибудь безобидный чуланчик, предназначенный, как и во всяком порядочном доме, для хранения хозяйственных мелочей. Вместо этого объявилась ещё одна, и весьма просторная, комната.

Капитан был человек опытный. Оценил и отшлифованность людскими телами столпов, несокрушимыми достоинствами вздымающихся из хорошо утоптанного земляного пола, и вёдра с замоченными пуками свежих розог, и фиксаторы для рук поротых, вделанные в столбы на уровне… Он подошёл ближе, прикинул высоту. Заметил обхват железных браслетов, чересчур узкий для мужских запястий. И ему, как недавно рейтару, тоже захотелось сплюнуть.

И этот мозгляк, устроивший тут какой-то притон, бежал за возком и требовал вернуть девушку? Отчего-то верить в благородность сего порыва не хотелось.

…А на следующий день святого отца избили почти до смерти. Может ли статься, что эти события как-то связаны?

Капитан осмотрел соседнюю каморку со вполне удобным широким топчаном, застеленным лоснящейся потёртой медвежьей шкурой, со столиком, на котором сиротливо пустовал серебряный кувшин из-под вина и два кубка с засохшей на дне тёмно-красной жидкостью. Заслышав совсем рядом конское ржание, вышел во двор. Солдат уже привязал его коня к кольцу коновязи и теперь пристраивал к соседней чёрного великана, что совсем недавно легко нёс на себе увесистого брата Тука, отнюдь не изнурённого постами и молитвами.

Винсент задумчиво потеребил бородку. Была у него такая привычка.

— Вот что, Мишель, покарауль у двери спальни. Если я прав и начнётся исповедь — женщину брат Тук выставит вон, и никуда она не денется, будет вынуждена уйти. Веди её ко мне, незамедлительно, она должна знать, что здесь творилось. Ключи от храма где, знаешь?

— Сбоку от входной двери, под распятьем на стене, — доложил солдат. Молодец, толковый малый… — Будет сделано, господин капитан!

— Буду там. Но с чёрного хода, запомни, в центральный не ломись.