Он мог бы поклясться Стиксом, что, когда крылья уже закрывали ему лицо, увидел то, что не должен был. Вместо зелёной поляны, вместо железных перьев, вдруг пришло, будто всплыло из памяти — две нити, связанные в узел.
Прочный, нерушимый — разве что мечом разрубить…
Слышал он тоже то, что не должен был. Не мог слышать — и все же слышал прорывающийся откуда-то из-за спины прерывистый, ласковый женский шепот.
— Попроси меня — и стану, какой пожелаешь…
СКАЗАНИЕ 4. О РОКОВЫХ ПРОРОЧЕСТВАХ И СТРАШНЫХ ВЫХОДАХ
Каждого Крон пожирал, лишь к нему попадал на колени
Новорожденный младенец из матери чрева святого:
Сильно боялся он, как бы из славных потомков Урана
Царская власть над богами другому кому не досталась.
Знал он от Геи-Земли и от звездного Неба-Урана,
Что суждено ему свергнутым быть его собственным сыном…
Гесиод "Теогония"
— Терпеть не могу пророков, — говорю я. И стараюсь не смотреть в воду или в зеркала.
Но он все равно стоит перед глазами — остроскулый, черноглазый… Ухмыляется понимающе, скотина — ну да, а то как же.
Наверное, ему тоже приходило в голову, что хорошо бы залить в глотки вещим раскалённый свинец.
Заткнуть Мойр, Япета, правдолюбивую Фемиду, старца Нерея, Прометея Провидца… заставить умолкнуть всех смертных прорицателей. Сказать — умолкните раз и навсегда, ваши пророчества еще никому хорошего не принесли.
Зачем знать о том, от чего тебе не дано убежать? Чтобы смириться? Чтобы попытаться сделать невозможное? Чтобы пытаться избежать — и через это прийти к предначертанному вернее, чем если бы ты не пытался…
Кажется, я видел уже все ответы. Иногда даже сам был — ответом. Только так и не понял — зачем.
«Это же так просто, маленький Кронид, — воркует голос из прошлого. — Есть пророчества, без которых не будет Судьбы. А есть то, что может сбыться не так, как ты думаешь. А есть пророчества-испытания — примешь ли? Хочешь, я предскажу тебе что-нибудь, маленький Кронид?!»
И каждый раз изнутри рождается крик — неосознанный, глупый, детский: «Нет, не хочу! Уходи, я не хочу!!»
И я взглядываю в воду. Взглядываю в зеркала, откуда на меня хищно, с выжиданием щурится этот — от которого я взял скулы, и глаза, и прямые черные волосы.
— У меня все было иначе, — шепчу я. — Ты понял?! Всё было иначе!
Можно шептать долго — он не поверит. Так и будет ухмыляться с отвратным пониманием — мол, конечно-конечно, совсем иначе. И повторять губами неслышно одно и то же — запечатлевшееся в нем навечно, как и во мне.
Тяжкое, неотступное, роковое…
— Тебя свергнет…
— Посейдон, — сказала Гера и запустила ожерельем в угол.
За дверями вспискнули всегда готовые услужить нимфы. Я присел на ложе — с волос капала вода после омовения, хотелось блаженно вытянуться и ни о чем не думать.
— Что опять Посейдон?
— Затеял спор с Афиной. Кому покровительствовать над Аттикой. Приглашал быть в числе судей.
— А ты, конечно, спросила у брата, когда он уберется в подземный мир?